Джон Уиндем - Отклонение от нормы

– Да ведь это же только на день-два, не больше!… – торопливо взмолилась тетя Харриет. – Только пока я получу Метрику! Ты… ты же моя сестра, Эмили, моя родная сестра! И только ты можешь мне помочь теперь! Помочь сохранить мою дочь! – Она расплакалась.

Некоторое время мать молчала. Потом она заговорила.

– Никогда в своей жизни, – взвешивая каждое слово произнесла она, – я не слышала ничего более возмутительного! Прийти сюда в надежде, что я… я буду помогать тебе в этом ужасном противозаконном деле!… Должно быть, ты просто помешалась, Харриет! Подумать, что я могу одолжить… – она не успела закончить свою речь, как послышались тяжелые шаги отца, прошедшие мимо моей комнатушки и остановившиеся на пороге спальни.

– Джозеф! – с пафосом обратилась к нему мать. – Скажи ей, чтобы она ушла отсюда. Скажи ей, чтобы она убралась прочь и забрала с собой это!

– Но ведь… – озадаченно пробормотал отец. – Ведь это же Харриет!…

Тогда мать подробно, не стесняясь присутствия тетки, рассказала ему все.

– Это… Это правда, Харриет?! – по-видимому, не до конца поверив, обратился к тете отец.

Та помолчала, а потом заговорила устало и обреченно:

– Это уже третий раз. Они опять заберут мою дочь, как забрали первых двух, а я… Я не вынесу этого. И Генри… Я уверена, он выгонит меня и найдет себе другую жену, которая родит ему нормальных детей. И тогда для меня все будет кончено. Я пришла сюда в последней надежде… Пришла за помощью или… хотя бы за участием. Если мне и мог кто помочь, так только Эмили… Но теперь я вижу, как это глупо было с моей стороны – прийти к вам! Как глупо было надеяться на вас!

Ей никто не ответил.

– Что ж, я все поняла, – тихо сказала Харриет. – Я… пойду.

Но не такой человек был мой отец, чтобы дать ей просто так уйти. Не мог он упустить случая высказать свое отношение к подобным происшествиям.

– У меня не укладывается в голове, – начал он медленно, постепенно накаляя себя, – как ты могла прийти сюда, в дом, где чтут и почитают Господа, с такой просьбой! Но мало того! Я не вижу на лице стыда! Тебе и впрямь не стыдно?!

– Чего же я должна стыдиться? – неожиданно спокойно спросила в свою очередь тетя Харриет. – Я не совершила ничего постыдного. Нет, мне не стыдно – мне больно. Очень больно, но не стыдно.

– Чего стыдиться? – угрожающе переспросил отец. – Не стыдиться того, что ты произвела на свет кощунство?! Не стыдиться того, что ты пыталась вовлечь свою родную сестру в преступление, сделать ее сообщницей? – он перевел дыхание и разразился длинной проповедью – Слуги дьявола среди нас, рядом с нами. Они только и ждут случая, чтобы сбить нас с пути истинного. Нет предела их стараниям исказить представление об истинном образе и подобии Творца, и через наши слабые души они стремятся разрушить и осквернить чистоту расы. Ты согрешила, женщина! Загляни себе в душу, и ты поймешь, как тяжело ты согрешила! Твой грех позорным пятном ложится на нас всех! Ты забыла, что всякое отклонение от образа и подобия Божьего есть богохульство! То, что ты произвела на свет, оскверняет…

– Оскверняет? Богохульство? – прошептал Харриет. – Одна несчастная крошка?

– Крошка, которая, случись все так, как ты замыслила, стала бы взрослой и порождала себе подобных. Порождала бы их из поколения в поколение, пока вдруг среди нас не стали бы кишмя кишеть мутанты – поганые и омерзительные! Так случалось в местах, где ослабевала вера людская, но здесь так никогда не случится! Стыдись, женщина!… Теперь иди, и да восторжествует в твоей душе покорность, а не гордыня! Заяви об этом властям, как того требует закон, и молись, молись, дабы снизошло на тебя очищение!

Послышались два легких шага. Ребенок захныкал, когда Харриет взял его на руки. Тетя подошла с малышкой к двери, отодвинула щеколду и внезапно остановилась на пороге.

– Я буду молиться! – с силой сказала она. – Да, я буду молить Господа, чтобы он ниспослал милосердие в этот кошмарный мир! Чтобы он ниспослал сострадание к слабому и любовь к несчастным, которым просто не повезло! И я спрошу его: неужто это и впрямь его воля, чтобы ребенок страдал, а душа его была навеки проклята из-за крохотного изъяна на его тельце?! И еще я буду молить его о том, чтобы разорвалось сердце… сердца у таких вот праведников!…

Хлопнула дверь, и я услышал, как тетя прошла по коридору. Я осторожно подошел к окну и увидел, как она вышла из дому, подошла к двуколке и бережно опустила белый сверсток на повозку. Несколько секунд она стояла, пристально глядя в одну точку, потом отвязала лошадь от изгороди, взобралась на сиденье и положила сверток к себе на колени, одной рукой держась за вожжи, а другой бережно прижимая ребенка к груди.

Она обернулась, и картина эта навсегда осталась в моей памяти: малыш, прижатый к ее груди, расстегнутая накидка, открывающая шею, невидящие глаза на застывшем, как маска, лице…

Она тронула вожжи, и двуколка покатилась.

Из соседней комнаты доносился голос отца.

– Ересь! Самая настоящая и неприкрытая ересь! – никак не мог успокоиться он. – Попытку подлога еще можно как-то понять – в такой период женщине могут прийти в голову самые идиотские идеи. Но ересь – это дело другое! Она не только бесстыдная, но и опасная женщина! Никогда бы не заподозрил столь явную ересь в твоей родной сестре… И как она могла подумать, что ты пойдешь на это? Ведь она знала, что ты сама дважды была вынуждена… Ну, ты понимаешь, о чем я… М-да, так открыто произносить еретические речи в моем… моем доме! Ну нет, это ей даром не пройдет!

– Может, она просто не соображала, что говорит? – робко попыталась возразить мать.

– Ну теперь-то ей придется сообразить! И наш долг проследить за этим, – твердо сказал Джозеф Строрм, мой отец.

Мать пыталась сказать еще что-то, но неожиданно расплакалась. Никогда до сих пор я не слышал, чтобы она плакала, никогда не видел ее слез. Отец, не обращая на нее никакого внимания, продолжал разглагольствовать о твердости веры, чистоте помыслов и особой важности этой чистоты для женщин… Все это я слышал уже не раз и не два, и никакой охоты слушать дальше у меня не было. Никем не замеченный, я прокрался по коридору и вышел из дома.

Честно говоря, мне тогда очень хотелось узнать, что же это была за «малость» у дочки тети Харриет. Может быть, думал я, это был лишний палец на ножке, как у Софи? Но мне так и не довелось узнать, что это было…

Когда на следующий день до нас дошел слух, что тело тети Харриет нашли в реке, никто и словом не обмолвился о ребенке, будто его и не было вовсе…

Глава 8