Виктор Колупаев - Защита

— Не волнуйся, Толя. Мне выговор тоже обеспечен.

— За что?

— За поздно проснувшуюся совесть.

К ним подошел Карин.

— Разлад, я смотрю, в святом семействе, — сказал он. — И не на шутку.

— А, — махнул рукой Григорьев. — Тут вряд ли что можно изменить. Ну вот вы, например, вы же прекрасно понимаете, что путь, выбранный нами, может привести только в тупик.

— Я это знаю, — спокойно согласился Владимир Зосимович.

— А если знаете, то почему молчите?

— Но ведь и вы, Александр, знали это. Возможно, раньше меня.

— Скорее догадывался, но интересно было работать. Собирать из кубиков небоскреб. Соснихин и Бурлев — те пытались что-то изменить, но Виктор Иванович их быстро взнуздал. Я дозрел здесь, в Марграде. Кстати, не без помощи своего странного телефона.

— То есть — однофамильца!

— Вряд ли просто однофамильца. Я понял, почему Бакланский за меня схватился, когда я заикнулся о поездке в Марград. Ведь он думал, что я совершеннейший дурак, у которого только баба на уме. А поэтому, как попугай, буду повторять все за шефом и, где надо, голосовать обеими руками.

— Обидно?

— Обидно… И злость на самого себя, что дал не мало поводов думать о себе, как о пешке.

— А не жаль, что пропадет труд сотен людей?

— Жаль. Очень жаль. Но в дальнейшем может быт загублено еще больше труда. А наш — все равно пропащий.

— Ну, хоть без большого треска.

— Вы думаете, если тему примут и диссертация испечется, то Бакланский на этом успокоится?

— Надо полагать, в дальнейшем ему встретятся не только дураки…

— А наша комиссия — с комплексом неполноценности?

— Ну, не сказал бы, — усмехнулся Карин.

— Это еще как знать?

— Один Громов?

Данилов предостерегающе кашлянул: Бакланский был не так уж и далеко. Но Григорьев понял его по другому,

— Данилов тоже не полезет. Ему ведь когда-нибудь надо будет защищать диссертацию. А куда он без Бакланского?

— Иди-ка ты! — обиделся Данилов.

— Так, — сказал Карин. — Обсуждение будет завтра. Завтра и проект акта составлять. — Он оглянулся. — Ишь ты, сколько вокруг нас членов комиссии собралось.

— Любопытно было послушать, — сказал представитель телефонной станции Старков.

— Кстати, что это тут все про какой-то телефон болтают. Вроде бы в вашей комнате? — спросил Ростовцев.

— Не только в моей комнате, — ответил Григорьев. — С любого телефона можно говорить. Попробуйте хотя бы с этого.

— Прекратим на сегодня принципиальные споры, — предложил председатель. — Оставим, товарищи, работу на завтра. Сохраним силы для заключительного этапа…

Члены комиссии начали постепенно расходиться.

Ростовцев подошел к Григорьеву и сказал:

— Ничего таинственного не получилось. Телефон занят, как и должно быть. Частые гудки.

— Александр, вы сегодня вечером будете у себя? — спросил Карин.

— Буду. А что?

— Мне с утра звонил директор гостиницы. Комиссия-то снова решила собраться у вас. Вы разве не знали?

— Нет, я сегодня рано ушел из гостиницы… Приходите, пожалуйста. Буду рад.

— Послушай, Сашка, — забеспокоился Данилов. — У тебя, значит, и сегодня вечер занят?

— Выходит — да.

— Подождите немного, — сказал им Бакланский, когда комиссия разошлась. — Свои дела, я вижу, вы уже уладили. Хорошо бы и общие устроить.

Все трое молчали. Данилов торопился позвонить Гале. Григорьев не знал, что говорить шефу, да и не хотелось ему говорить. Бакланский выжидал, что скажут его помощники, но не дождался.

— Отлично, — сказал Бакланский. — Нас сейчас трое. Поговорим… Послушай, Александр, за что ты на меня взъелся?.

— Ничего подобного нет, Виктор Иванович.

— Нет? В Усть-Манске было хорошо, а в Марграде — кувырком. Из-за чего? Из-за какой-то женщины?

— Не трогайте ее. Слышите? Никогда даже не упоминайте.

— Ладно. Можно и так. А ты, Анатолий, не надумал еще речь против нас самих?

— Мне что… Я свою работу выполнил.

— Ну и молодец. А Григорьев хочет твою честную работу псу под хвост.

— Но это я напутал с подключением.

— Боже мой, об этом ли речь, — вздохнул Бакланский. — Ты, кажется, куда-то спешишь, Анатолий? Иди, иди…

— До свиданья.

Данилов выбежал на улицу и глубоко вздохнул.

19

Григорьев с Бакланским остались одни.

— Я тут слышал, о чем ты говорил с Кариным, — начал Виктор Иванович. Извини, но ты говорил громко. Кое в чем ты, конечно, прав. А в остальном… Откуда ты взял, что я толкаю тему только из-за своей диссертации? Да начхать мне на нее! Нужно будет, я еще три напишу. Но какими глазами смотреть людям в лицо, если мы провалимся? Столько работы! И учти, что только ты здесь воду мутишь, Громов не в счет. Одному ему придется писать особое мнение, которое для нас ничего не значит. Так что он еще подумает. Остальных можно повернуть в любую сторону. Тут Карин главный авторитет, хотя он и не крупный начальник. Он-то понимает что к чему… Ведь он против нас ни слова не сказал. Так что все сейчас, ну, скажем, многое, зависит от тебя. Хотя ты не обольщайся. Перемелет тебя между колес, не встанешь. А тему мы все равно защитим… Понимаю, очень хорошо понимаю твое настроение. Женщина и все такое. Но у меня, поверь, настроение не лучше. У меня отец лежит с сердечным приступом. Волновать его нельзя. Потому и тебя не пригласил к себе. А жена у меня свистнула в сторону. Понимаешь, жена! Не посторонняя женщина, а жена. И уехала. А дочь сейчас в Усть-Манске. Одна. Понимаешь ты теперь?

— Понимаю. Извините, про отца и жену вашу не знал.

— Не знал, — утвердительно сказал Бакланский. — И я про твою беду не знал. Но чувствовал, что тебя что-то гнетет, что рвешься ты в этот Марград. И взял тебя. Пришлось телеграмму в министерство давать, чтобы тебя включили в комиссию вместо Соснихина. За это чуть выговор от начальника не заработал, но убедил. И вот ты в Марграде, в который так рвался. Завтра еще один трудный день. А там начнут писать проект акта, времени свободного будет хоть отбавляй. Гуляй себе сколько влезет. И после защиты можно будет дня на три задержаться, если тебе нужно. Отдохнуть после двух лет этой каторжной работы надо, я знаю. Развеяться надо, ну, словом, стряхнуть с себя нервное напряжение. Ты вот холост и молод.

— Да и вы, Виктор Иванович, не старик. Ведь почти с одного года мы.

— Я не о том. Я устал изнутри, в душе. Все время эта бешеная гонка с работой и планом. Тебе что? Ты пришел с работы, и у тебя по ней душа не болит. Наплевать тебе на нее. Ты в кино, ты к девочкам. Захотел, выпил с друзьями. Волен, как сокол… Да. Вот еще что. Не бери умную женщину в жены… Не в том смысле умную, что она кандидат или доктор наук. Нет, не в этом дело. Она может и воспитательницей в детских яслях работать. Но она, такая женщина, думает. Ей все интересно знать. И почему ты в начальники вышел, и зачем тебе докторская диссертация, и что на душе у тебя, и как ты к людям относишься. И не займешь ее ничем. Ни Черным морем, ни озером Балатон. Она и там будет думать, и все у нее вопросы, все философия, все мораль, все душевные искания.