Сергей Снегов - Галактическая одиссея

- Арн, это же невозможно, чтобы внешняя окраска так меняла характер. Нужны еще эксперименты, без них не поверю!

- Если легкое прикосновение полностью меняет форму тела, то почему бы окраске не менять характер, - возразил я, но Гюнтер пропустил мои соображения мимо ушей.

Он шел угрюмый, отвечал на вопросы мрачно и коротко. Вскоре ему представился случай проверить свою правоту. На очередном отдыхе к нам подполз желтый протей. Гюнтер объявил:

- Арн, он один, других поблизости нет. Жаль упускать такой случай. Если перекраска превратит его в хищника, то никто не станет его жертвой.

Жертвой стал сам Гюнтер. Он безжалостно поливал желтого протея из черного баллончика, а тот осатанело менял свои формы. А затем, уже совершенно черный и змееподобный, он бросился на Гюнтера и обволок его левую ногу. Такого вопля о спасении, раздавшегося в моих наушниках, мне еще не приходилось слышать от гордившегося своей выдержкой Гюнтера, хотя мы не однажды бывали в скверных передрягах и не раз просили один у другого помощи.

- Арн, скафандр не защищает, помоги! - Он исступленно катался по земле, а когда я подбежал, успел, уже теряя сознание, прошептать: - Будь осторожен, будь...

Вероятно, то, что Гюнтер лишился чувств, и помогло спасти его. Находясь в сознании, он с дикой энергией пытался сорвать с ноги хищника, и я не мог пустить в ход свой лучемет, чтобы не поранить самого Гюнтера. Но когда Менотти безжизненно растянулся на грунте, я пламенной струей быстро срезал девять десятых протея с израненной ноги. Расчлененный разбойник слабо подрагивал разбросанными остатками тела, а я оттащил Гюнтера в сторонку и включил сигнал тревоги. Гюнтер очнулся, приподнялся и с удивлением прошептал:

- Ты с ним справился? А ногу он мне оставил? Я не чувствую ноги!

- Лежи, лежи! - приказал я. - Нога на месте, только в каком состоянии - не знаю.

К нам отовсюду бежали на мой непрерывный вызов поисковые пары. Первыми в тумане обрисовались Анна с Мишелем. Анна в ужасе закричала. Она села на грунт, пыталась поднять поврежденную ногу. Ее отстранил прибежавший с Еленой Иван. Он осмотрел рану, хмуро обернулся ко мне.

- Арн, немедленно несем Гюнтера на корабль, ранение серьезное.

Я вызвал авиетку, на ней примчался Фома. Мы доставили Гюнтера в больничную палату. Иван приступил к операции, ему ассистировала Елена, его неизменный помощник в таких делах. Я рассказывал в салоне остальным, как произошло несчастье. Наш астромедик с помощницей отсутствовали больше часа, уже это одно показывало, что операция сложная. Подавленное лицо вернувшегося к нам Ивана говорило о том же. Елена едва удерживалась от слез. Иван сказал:

- Гюнтер усыплен и будет спать не меньше недели. Это нужно для выздоровления. И должен предупредить тебя, Арн, что для выходов на планету он больше не годится. Не уверен, что на Латоне его оставят членом нашего экипажа.

- Неужели рана так серьезна? Проклятый протей ведь ногу Гжнтеру не оторвал. Разве повреждена кость?

- Что называть повреждением?.. Хищник не рвал, а растворял ногу. Он успел высосать часть кости.

- Растворял? - Анна явно не верила. - Никогда не слыхала, что возможно такое стремительное растворение мускулов и костей, ведь нападение длилось не больше минуты. Я захватила останки расчлененного чудовища. Не могу пока сказать, каков их точный состав, но, во всяком случае, это не щелочи, не кислота, в них нет агрессивных веществ, способных быстро растворять другие предметы.

- И тем не менее я могу говорить только о растворении, а не о рваных ранах. А почему стало возможным такое немыслимое явление, ты должна объяснить мне, Анна, а не я тебе. Ты физик, я врач, будем каждый отвечать за свою область.

Несчастье с Гюнтером переменило программу поисков. Протея доказала, что она не местечко для безмятежных прогулок. Я сократил поисковые группы до двух, теперь мы выходили по трое, первой тройкой командовал я, второй - Хаяси. На корабле, кроме Фомы, оставались обе женщины - Анна в лаборатории распутывала загадки физического состава протеев, а Елена ухаживала за Менотти. Гюнтеру было бы, конечно, приятней, если бы у его постели сидела Анна, та тоже намекала, что не прочь на время превратиться в сиделку, но я не разрешил: болезнь могла поставить в этом смысле Гюнтера в привилегированное положение перед Петром, я старался даже такой странной ревности не возбудить в Петре. Кроме того, Елену в работе дублировал тот же Петр, Анна же была единственным штатным астрофизиком - правда, астрофизика, как и умение читать, не проблема для всех нас, в ней обязан разбираться каждый звездопроходец. В какой-то степени мы все были дублерами Анны.

Прежние удивительные наблюдения подтверждались, накапливались новые, не менее удивительные. Протеи и вправду обладали способностью быстро менять не только форму, но и массу своего тела: при фантастических трансформациях они так интенсивно засасывали окружающую пыль или, наоборот, так исторгали свое вещество, что их похудения и отяжеления совершались с непостижимой быстротой. Механизм таких превращений, как вы знаете, до сих пор изучается, многое прояснено, но еще больше темного.

Нас в те дни на Протее, естественно, больше всего занимало, почему смирный зверек внезапно превращается в опаснейшего хищника. Как оказалось, защитный костюм астронавигатора, верой и правдой оберегавший нас даже на страшном Гефесте прямо-таки пузырившейся вулканами планетке, - здесь от черного протея не спасал: почти мгновенно растворившийся в теле хищника массивный левый сапог Гюнтера свидетельствовал об этом убедительно. Теперь при выходах никто не выпускал из рук пульверизатора - окраска протеев в белое была единственной надежной защитой. К плазменному пистолету, к счастью, пришлось прибегать только один раз - когда я кинулся спасать Менотти.

Вполне подтвердилось и то, что характер протеев определяется их окраской. Никому, конечно, не показалось бы странным, если бы черные протеи хищничали, белые праздновали труса, а остальных цветов держались смирно. Каждый бы рассуждал: "Ну что же, окраска выражает природу, во внешнем виде отражена сущность". Но что сама природа протея определяется его окраской - нет, это как-то плохо укладывалось в сознании!

Не терпевший умозрительных гипотез Мишель Хаяси по этому случаю вдруг ударился в такую отвлеченную философию, что, боюсь, мы далеко не все в ней поняли.

- Мы привыкли к тому, что каждое существо имеет наружный вид и природный характер, то есть внешность и сущность, разглагольствовал он в салоне. - И до сих пор считали, что сущность гораздо стабильней внешности. Человек и тигр, вырастая и старясь, очень меняют свой внешний облик, но остаются человеком и тигром. Принято думать, что внешность определяется сущностью, что сущность, то есть глубинный характер, - первичное, изначальное, а внешность - вторичное, производное. В принципе это именно так. Но протеи учат нас, что это не всегда так. У них природа, характер определяются внешним видом. А поскольку у каждого протея много внешних образов, то, стало быть, и много характеров. Иначе говоря, у них нет единой сущности. Они не единосущны, а многосущны. Перемена формы изменяет одни характеристики характера, перемена цвета - другие. Сущность у них так же нестабильна, как и внешность.