Андрей Бочаров - Настоящая фантастика – 2013 (сборник)

Датчик движения «восток» на неуловимую долю секунды мигнул красным и тут же погас. Почудилось? Нет, вот снова мигнул, подольше. И ещё дольше. Анализирующая аппаратура, однако, молчит. Пилот мысленно наложил параметры вспышек на пульсации магнитного поля и произвёл расчет. Из пустыни надвигался крупный объект – или несколько объектов, и со скоростью курьерского поезда. Вспоминать, что такое «курьерский поезд», пилот не стал – нажал кнопку экстренного оповещения. Не сработало. Проклятая буря! Планшет… тоже не работает! А что же аспирант Андрей? Спит? Не видит? Он же может врубить сирену… Датчик движения окончательно налился красным, ожил и анализатор. Пилоту захотелось сморгнуть наваждение: по пустыне катились два диска, каждый метров пять в поперечнике.

Вряд ли пилот мог бы объяснить, что заставило его рвануть боковую дверцу башенки, пренебречь лестницей и сигануть с пятиметровой высоты. А потом ещё и немыслимым тройным прыжком с места отскочить шагов на двадцать. Но решение было верным. Через миг возникший в зоне света гигантский чёрный диск врезался прямо в башню энергостанции, прошил её насквозь, пересёк лагерь и канул в ночь. Короткая картинка – в свете меркнущих прожекторов величественно валится шпиль преобразователя, и в двух шагах от пилота, уже в темноте, пронеслась вторая чёрная громадина.

Удар пришёлся на лабораторию Андрея, и только тут пилот услышал звук – гулкий, будто в бочку ударили. Пилот подумал о том, что как всё-таки хорошо, что вырвавшаяся на свободу Т-сингулярность – это вам не S-сингулярность, испаряется за считаные микросекунды без последствий, что диски пробивают препятствия очень необычным способом, что ветер усилился и совсем холодно, а хорошо бы сейчас баньку, сауну, и чтобы травяной отвар, или, наоборот, коньячку грамм сто пятьдесят, и чтобы непременно зелёная оливка, и что для этого надо, сущий пустяк, снова перепрошить персональный чип, и сколько раз в жизни он это проделывал, и сразу в базах данных возникнет новая «легенда», и там будет баня, и коньяк, и конечно же – оливки, и не важно, что он отродясь не пробовал оливок, они очень хороши под коньяк, – вот главное, и не станет коварной нимфы Калипсо и безжалостного Шивы…

Пилот коротко врезал себе по скуле. Мотнул головой. Темно. Темно, тихо и холодно. Только из метровой аккуратной бреши в стене лаборатории падает отблеск света.

Андрей лежал, вцепившись мёртвой хваткой в ножку распределительного пульта. В том месте, где пронёсся диск, зияла пустота, и, видимо, там же оказались ноги и нижняя часть туловища аспиранта. От человека остался обрубок – грудная клетка, руки, голова. Крови видно не было.

Но обрубок ещё жил. В тусклом свете аварийных ламп на пилота уставился пронзительный взгляд налитых кровью глаз

– Ты, – прохрипел Андрей. – Сейчас…

Свободная рука его нашарила что-то в кармане – одноразовый шприц-тюб, понял пилот. Зубами аспирант сорвал колпачок, игла вонзилась в плечо. Андрей со всхлипом втянул воздух, на лбу проступил пот. Какой-то стимулятор.

– Сандра?..

– Цела. Все целы… пока.

– Ты из Конторы… Молчи. Я знаю. – Андрей кривил посиневшие губы, слова звучали невнятно. – Обещай!

– Что обещать, Андрей? – Пилот склонился над умирающим, и рука аспиранта тут же вцепилась в его руку.

Второй рукой ксенолог продолжал сжимать стойку. Судорога.

– Спасёшь. Её. Обещай.

– Я постараюсь.

– Обещай!! – Хриплый вопль был страшен.

– Обещаю. Если сам выберусь.

Умирающий убрал хватку, пошарил в кармане. Кристалл записи.

– Передай… в Контору. Они разберутся. Здесь – всё. Всё…

Голова ксенолога со стуком ударилась о пол. Пилот несколько раз хлестанул аспиранта по щекам.

– Это ты подбросил Бертрану инфу про перспективную планету?

Гримаса. Видимо, улыбка.

– Где корабль?

– За Исп… Ипсилон E. Я сигнал… успел сигнал.

Успел ты. А то, что радиосигнал туда будет идти восемь часов, об этом ты, засранец, подумал? А о магнитной буре подумал? Хрен твой сигнал пробьётся сквозь ополоумевшую магнитосферу…

– Зачем? Зачем имитация гибели корабля?

– Операция «Живец». Аналитики… Планета… любую агрессию. Любой негатив. Сплочённая группа… шансы. Ты! Ты всё испортил, гад, ты! – Андрей сделал безуспешную попытку привстать, опираясь на руку.

Черты лица его заострились, а кожа, покрытая каплями холодного пота, сделалась синевато-бледного цвета. «Маска Гиппократа», вспомнил пилот. «Нос острый, глаза впалые, виски вдавленные, уши холодные и стянутые, мочки ушей отвороченные, кожа на лбу твёрдая, натянутая и сухая, и цвет всего лица зелёный, чёрный или бледный, или свинцовый»…

Орлы, красавцы. Аналитики. Поставить хорошо сплочённую группу в экстремальные условия по принципу – человек в безвыходном положении всегда выход найдёт. Коллектив – тем более. А заодно – технологии кое-какие, очень неигрушечные, убойной силы технологии. А не найдёт – так не велика беда, спишем, кто им, Чёрным ксенологам, доктор. Но…

– Позывной! – Пилот уже хлестал аспиранта по щекам непрерывно. – Какой позывной?

– Фиаско, – прошептал умирающий.

И ещё раз – еле слышно:

– Фиаско…

Дернулся в агонии – раз, другой, третий, – внезапно из обрубленного туловища хлынул поток крови. Будто кто-то держал руку на невидимом кране, а теперь – отпустил. Пилот быстро чиркнул полученным кристаллом по запястью – тот зарделся рубиновым – и не мешкая приложил его к запястью Андрея. Кристалл вспыхнул ярче и погас.

– Теперь – всё, – произнёс пилот, подымаясь.

– Ты… дья… во-о-о…

Слово перешло в сиплый предсмертный выдох. Обрубок дёрнулся в последний раз и затих.

10

Маленький «Жук» погружался в ночь. Мёртвую тишину в кабине нарушали лишь гудение воздухоочистителей да редкие проклятия сидевшего за водительским пультом Стана: приходилось маневрировать, объезжать вырастающие в свете фар редкие кактусопальмы и – что гораздо хуже – возникшие после подземных толчков воронки и трещины. Плотный коричневый «снег» лупил в обзорные окна, ухудшая и без того отвратительную видимость.

Пилот следил за показаниями полуслепых приборов, но в голове лениво, как в замедленной съёмке, раз за разом прокручивались картины последних часов. Прокручивались кусками, словно некий извращённый эстет нарочитым пунктиром намечает самые страшные эпизоды. Запрокинутое в агонии лицо Андрея. Вторая атака дисков – мечущиеся в панике ксенологи. Изодранная дисками «маскировочная сеть» пылает льдистым пламенем и начинает отваливаться кусками, кусок накрывает выбегающую из разрушенной лаборатории Ксану, и огненно-рыжий вихрь волос на самом деле превращается в сгусток огня. Перекошенное в крике лицо Бертрана. Он, пилот, тащит на себе Сандру, и прямо в ухо: «Куда же, а похоронить, их же надо похоронить…». Их четверо в ангаре, Анны нет, и крыша ангара начинает светиться, и на ней чётко проступает переплетение льдистых нитей, и вездеход прыгает вперёд, в ночь, охваченную багровым заревом пожара, а в свете фар проносятся ещё несколько дисков, и мысли опять свиваются в тугой жгут, где перемешаны реальность и видения… И звуки. Пустыня снова оживает, взрывается хором голосов, уханьем, воем, но на этот раз пилот не может ничего дешифровать – в голове возникают смутные образы невероятно сложных уравнений… Движемся к Городу, говорит Бертран. Зачем, говорит пилот, он убивает вас одного за другим. Значит, да свершится воля его, отвечает начальник экспедиции, а пока – движемся.