Виктор Жилин - День свершений

Вздохнула она глубоко, волосы поправила и стала негромко рассказывать, как все было. Про Свершение — как однажды, ровно двести лет назад, небо ночью полыхнуло, а вся земля вокруг вздыбилась и пошла вверх чашей загибаться. И как наш мир после этого выродился: вместо неба — сфера сплошная, ни солнца, ни луны, ни звезд, везде земля; над головой горы, реки, леса — висят, а не падают; вместо солнца возникло безобразное черное образование, исходившее по утрам громадными радужными пузырями; в Призенитье объявились бредовые мнимоны увеличенные сферой фантомы-миражи; в лесах и болотах, где фоновая радиация оказалась повышенной, расплодились уродливые мутанты. В общем, было это, может, пострашней атомной войны, которую в то время ждали со дня на день; никто ничего не понимал, многие с ума посходили — хаос, грабежи, насилия… А церковь, единственная в то время древневерская церковь, с перепугу объявила Апокалипсис: вот он, значит. Конец света, и было это, конечно, чудовищной глупостью — разве можно отнимать у народа последнюю надежду?! За эту самую глупость церковь и поплатилась тут же отыскались ловкие ребята, которые заявили: не конец это, а совсем даже наоборот спасение, чудесное спасение от ядерной бойни, новой мировой войны, которая началась там, за сферой, где все уже, наверное, погибли; уцелели только они, избранники божьи, потому что за мгновение до гибели милостивые боги заклкючили их маленькую страну в священную сферу — непроницаемую ни снаружи, ни изнутри — вот она, смотрите, люди… И поверил народ куда ж деваться, ведь новая религия оставляла надежду на возвращение: верь — и будет Второе сбершение, достойные еще вернутся в большой мир — очищенный, перерожденный, Новый Эдем…

Вот так и пошла жизнь потихоньку. Человек ко всему приспосабливается — нашлись запасы, которые копили на черный день, сфера давала рассеянное тепло, земля родила, в общем — вроде маленькой планетки, только жизнь не снаружи, а внутри.

Ну а ребята эти ловкие в жрецы подались — как говорится, свято место не пустует! — обзавелись всем, чем надо, и сели сверху, крепко и недолго, вот уж два столетия друг друга сменяют и нам, дуракам, значит, мозги пудрят про чудесное спасение и прочую ерунду. А мы уши развесили — верим, да еще сами же камни кидаем в тех, у кого мозги не заплесневели, кто думать не разучился, а ведь им памятники надо бы ставить, отвергам этим, и первому — Радену, умница он был, настоящий ученый, редкостного дарования, он ведь почти догадался обо всем, его формулы замкнутых сфер — блестящая находка, прямо гениальная, жалко его, очень…

Вот, примерно, о чем Лота говорила, только, конечно, другими словами, да и не все я понял, хоть и старалась она попроще. Одним словом — наша история, только совсем другая, не та, к которой все привыкли. Причем понимаю я — еще не все это, а только вроде как предыстория, потому что ведь есть те — оттуда, кто явился нежданно-негаданно и решил вмешаться!..

Но об этом не успела она ничего рассказать. Опять вдруг сирены взвыли и эхам на весь купол. Лота вздрогнула — и сразу на Чашу. А там, над той установкой, вместо зеленого — красный огонек мигает. И вижу. Лота моя в мгновение ока белей купола стала — ясно, дрянь дело! Потом перед Чашей, опять-таки прямо в воздухе, замелькали какие-то знаки светящиеся, и чувствую, что-то меня начало отпихивать от ограды, будто невидимая рука, мягко, но настойчивое — давай, мол, отсюда! Тут и я белей муки стал.

Лота обернулась, взглянула на меня пристально, как тогда, в лесу словно оценивала. На мраморном лице — блики красные, брови нахмурены. Вздохнула коротко и говорит:

— Пошли отсюда, Стэн! Нельзя тебе здесь оставаться…

И голос совсем уже не тот — усталый, глухой. Вскочил я, хотел ее на руки взять — не позволила. Поковыляли обратно, к той машине диковинной, у ворот. Лота уже слегка на больную ногу ступает, не морщится, значит, действительно заживает! Молчит, лицо застыло. Большого ума тут не надо — что-то у Лоты не вышло: то ли авария, то ли другое что?!

Вернулись к воротам. Глянул я — что такое?! Вроде те же самые, через которые мы под купол попали, а дыры нет! Вместо нее какая-то блямба блестящая с неровными краями — будто нарост. Так вот почему за нами не сунулись — заросла дыра, затянулась, как на живом месте! И хоть чудо это немыслимое, а я не особенно удивился, видно, вконец отупел от чудес этих, ничем уж меня не поразить: эти, которые оттуда, все могут!

Стоим у свода, он вроде из полупрозрачного стекла сделан, очень толстого. Снаружи тени какие-то мечутся, ворота гудят от грохота, видно, лупят по ним прикладами. Сзади сирены надрываются, багровые вспышки уже весь купол озаряют. Лота опять на меня смотрит, а глаза черные-пречерные, как сфера ночная. Не первый раз замечаю, как у нее цвет глаз меняется, а все равно холодок пробирает.

— Понимаешь, Стэн, — говорит будто с усилием, — придется нам с тобой отсюда выйти… Так уж получилось — не отсидеться нам здесь! Они замкнули энергию оси, здесь растет излучение. Это — смертельно!

Ничего я про это самое излучение не понял, зато сразу сообразил, что нас отсюда просто-напросто выкуривают каким-то дьявольским способом — храмовники ведь тоже не болваны, кой-чего соображают! Ну что ж, думаю, выходить так выходить, с ихними способностями как-нибудь выкрутимся. А Лота головой покачала и говорит, будто мысли мои прочитала:

— Нет, Стэн, чудес больше не будет! Бруно нет, охранять нас некому. Рассчитывать придется только на себя, понимаешь?..

— Та-а-к!.. — говорю. — Ясно! — Чего уж тут не понять: выходит, вся их дьявольская сила в Бруно была, в машине этой, а Лота с Яном такие же, как мы. Вернее — почти такие же, души те у них — словно из другого материала: чище, светлее…

А Лота назад смотрит, на установку, над которой красный огонь мигает. То ли прощается, то ли не решится никак. И тут мне вспомнилось, как она сначала проговорилась: мол, тебе нельзя оставаться! Не случайно у нее это вырвалось, получается, что ей-то чертово это излучение не страшно, а все дело во мне, из-за меня она собирается отсюда выйти, собой пожертвовать. Э-э, нет, думаю, этому не бывать!

Наклонился я, подобрал автомат — кто-то из охраны, удирая, бросил. Затвор передернул.

— Значит, — говорю, — туда? — И на ворота киваю.

— Туда, — отзывается эхом. Что ж, все ясно, живыми к этим лучше не попадаться; после всего, что было в фургоне и здесь, под куполом, они уж, конечно, постараются!

— Вот что, — говорю, — Лота!.. Я все понял. Сейчас ты откроешь дверь, и я выйду! Один — понятно? Не вздумай за мной идти — все равно не позволю!..

Смотрю, глаза у нее потеплели, черноты поубавилось. Придвинулась ближе, головой качает.