Орсон Кард - Театр Теней

Нет, Питеру надо продолжать смотреть, держать электронное наблюдение, пока не станет ясно, как именно собирается Ахилл повредить работе Питера – или украсть ее результаты.

Но что никак было невозможно – чтобы Ахилл оставил свои амбиции и пытался теперь добыть себе место в светлом мире будущего, объединенном под правлением Питера Виггина.

А хорошо было бы.

Может быть, пора уже перестать пытаться узнать что-нибудь от Ахилла и подготовить его уничтожение.

7

Род человеческий

От: Unready%[email protected]

Кому: Demosphenes%[email protected]

Тема: Зачем?

Итак, господин Вундеркинд Гегемон, раз Вы больше не Демосфен при «freeamerica.org», есть ли хоть одна причина, из-за которой, если я Вам скажу, что вижу с неба, это не будет изменой?

От: Demosphenes%[email protected]

Кому: Unready%[email protected]

Тема: Затем…

Затем, что только Гегемония что-то реально делает насчет Китая или активно пытается вытащить Россию и Варшавский пакт из постели Пекина.

От: Unready%[email protected]

Кому: Demosphenes%[email protected]

Тема: Ерунда

Мы видели, как Ваша карликовая армия вытащила некоего заключенного из китайской тюремной машины. Если это тот, кто мы думаем, Вы ни за что от меня больше ничего не получите. Я не даю информации психам с манией величия. Кроме, конечно, Вас.

От: Demosphenes%[email protected]

Кому: Unready%[email protected]

Тема: Трезвая мысль

Трезвая мысль. Действительно, это небезопасно. Вот что. Если будет что-то, что мне следует знать, потому что я могу действовать, а Вы нет, киньте весточку в тайник – мой бывший ящик в сети, адрес которого сообщит вам IcomeAnon. Он будет знать, что с этим делать. Сейчас он не работает со мной по той же причине, по которой Вы отказались мне помогать. Но он все еще на нашей стороне, и, к Вашему сведению, я тоже на нашей стороне.

У профессора Антона не было ни лаборатории, ни библиотеки. Не было в его доме ни одного профессионального журнала, ничего, что выдавало бы в нем ученого. Боб этому не удивился. В те времена, когда МЛО гонялась за каждым, кто занимался исследованиями изменения генома человека, Антон считался самым опасным из всех. Он был приговорен к подавлению, то есть много лет носил в мозгу устройство, которое при попытке сосредоточиться на теме своего исследования вызывало приступ панического страха. Однажды он нашел в себе силы сказать сестре Карлотте больше, чем следовало бы, о состоянии Боба. Но работать он не мог.

Теперь подавление было снято, но слишком поздно – мозг Антона привык избегать глубоких размышлений на тему его специальности. Возврата к прошлому не было.

– И ничего страшного, – сказал Антон. – Наука продолжается и без меня. Например, у меня в легком живет новая бактерия, разрушающая рак. Правда, курить мне нельзя, иначе рак будет расти быстрее, чем бактерия его разрушает. Но мне становится лучше, и не пришлось вырезать легкое. Пойдемте пройдемся – я последнее время полюбил ходить.

Боб и Петра вышли с ним через палисадник. В Бразилии палисадники устраиваются перед домом, и прохожий видит украшенные зеленью и цветами улицы. В Каталонии, как и в Италии, сады прячут посреди двора, и на улицу выходит лишь штукатурка стен и тяжелые деревянные двери. Боб не понимал до сих пор, насколько он привык считать Риберао-Прето своим домом, но теперь скучал по нему, шагая по очаровательной, но абсолютно безжизненной улице.

Вскоре они втроем вышли на рамблу – широкий центральный проспект, который во всех прибрежных городах ведет вниз по склону к морю. Время шло к полудню, и рамбла кишела людьми, спешащими по своим делам. Антон показывал магазины и другие здания, рассказывая о тех, кто ими владеет, живет в них или работает.

– Я вижу, вы глубоко вписались в жизнь города, – сказала Петра.

– Поверхностно. Русский старик, давно изгнанный из Румынии, я для них любопытный экземпляр. Люди со мной говорят, но не о том, что для них важно.

– А почему тогда не вернуться в Россию? – спросил Боб.

– В Россию… слишком много с ней связано. Память о славных днях работы, когда я резвился в ядрах человеческих клеток, как радостный ягненок на лугу. Но видите ли, эти мысли вызывают у меня панику, так что… в общем, не хочется ехать туда, где они всплывут.

– Но сейчас же вы об этом думаете? – спросила Петра.

– Нет, только говорю слова. Но если бы я не намеревался об этом думать, я бы не согласился с вами встретиться.

– И все же, – сказал Боб, – вы, кажется, не хотите глядеть на меня.

– Да, верно. Если я держу вас на периферии зрения, если не думаю о том, чтобы думать о вас… вы – единственный плод, который вырос на дереве моей теории.

– Нас было больше двадцати, – возразил Боб. – Остальных убили.

– Вы уцелели, – заметил Антон, – а они нет. Как вы думаете, почему?

– Я спрятался в бачок туалета.

– Да-да, мне рассказывала сестра Карлотта, упокой Господь ее душу. Но почему вы, и только вы, вылезли из кровати, пошли в туалет и спрятались в таком опасном и труднодоступном месте? В возрасте едва ли года. Такой не по возрасту развитый, так отчаянно стремящийся выжить. И притом генетически идентичный своим братьям, так?

– Клонированный, – ответил Боб. – Так что… да, так.

– Значит, не все определяется генетикой? – спросил Антон. – Да все ничем не определяется. Очень многое предстоит узнать, а единственный учитель – вы.

– Я об этом ничего не знаю, я просто солдат.

– Ваше тело нас научит. Каждая клетка его.

– Прошу прощения, но я все еще им пользуюсь.

– А я все еще пользуюсь своим разумом, – сказал Антон, – хотя он не хочет туда, куда мне больше всего хотелось бы.

Боб повернулся к Петре:

– Ты за этим меня сюда привезла? Чтобы профессор Антон посмотрел, какой вырос большой мальчик?

– Нет.

– Она вас привезла, – сказал Антон, – чтобы я убедил вас, что вы человек.

Боб вздохнул, хотя на самом деле хотелось ему одного: повернуться, уйти, поймать такси до аэропорта, улететь в другую страну и остаться одному. Подальше от Петры и ее требований.

– Профессор Антон, – сказал он. – Я отлично осознаю, что генетические изменения, породившие мои таланты и мои дефекты, вполне укладываются в диапазон нормальных вариаций человеческого вида. Я знаю, что нет причин полагать, будто я не могу породить жизнеспособных отпрысков, если спарюсь с человеческой женщиной. И мои свойства не обязательно должны быть доминантными – у моих детей они могут быть, а могут не быть. А теперь – не прогуляться ли нам к морю ради удовольствия?