Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия

Ал поискал глазами. Не могло такое событие не долететь до дворца Тизэ, и жена наверняка уже где-то здесь. Ну точно: вон она, присела на перила лестницы, ведущей к большому фонтану, а рядом с ней — ее прислужница-дикарка. Танрэй уж и забыла, что он вот-вот приедет из Модисса.

Заметив мужа, она стала спускаться к его колеснице, за нею засеменила ее служанка, но Ал снова отвернулся на песельников, поскольку музыка вдруг оборвалась. Тогда правитель решил подойти поближе, и толпа с трепетом распахнулась перед ним. Послышались вскрики и стоны придавленных, но никто не оглядывался, все восторженно кланялись атме Алу и присоединившейся к нему Танрэй.

И только тогда, когда подошли они вплотную, Ал увидел Тессетена. Оказалось, что вместе с приемным сыном, похожим в своей бесформенной черной хламиде на ворона, мрачного, нахохлившегося ворона, они сидят прямо на земле возле чехлов от музыкальных инструментов и нехитрого скарба, который свалили прямо в кучу на мостовой.

— Оу! Братишка! — вскричал тот, вскакивая и криво улыбаясь из-под засаленных косм, все таких же длинных, как и десять лет назад: Сетен себе не изменил, разве только в былые времена он ухаживал за ними по-человечески, а теперь возиться с этими патлами ему было негде и незачем.

Экономист выглядел как пугало — весь в жутком рванье, заросший, с забинтованной ногой, на костыле — что не мешало ему вести себя с прежней развязностью и передвигаться вполне шустро, хотя и хромая. Кто бы мог подумать, что этот заносчивый, как целая армия северян в одном лице, и настырный парень позволит себе настолько опуститься? И не только опуститься, но и показаться таким на глаза старым знакомым? Ал едва не поморщился. Даже он, не будучи таким высокомерным, как бывший приятель, и то постарался бы избежать подобного позора. Видимо, они забрели сюда наугад, а теперь уже поздно отступать, да и не в характере этого аринорца идти на попятную, даже когда впереди ждет верное поражение. Уж Ал-то хорошо помнил эту особенность Тессетена, приобретенную в драках с соседскими мальчишками еще на Оритане!

Если ты, дружок, в тюрьму попалИ три года солнца не видал…

Да и голос у него остался прежним. Казалось, это поет двадцатилетний юноша, таким чистым был его тенор. Но то, что он начал распевать, нагло поглядывая в глаза Алу…

Сетен дразнил его. Он нарочно останавливал песню, не допевая слово или даже целую строчку в том месте, где в безобидных куплетах о том, что в жизни будет все прекрасно, какие-то сильно остроумные шутники подставили другие фразы. Тем самым они превратили песенку в опасную пародию с ярко выраженным политическим подтекстом. И этот бродяга сейчас нагло исполнял ее, не сводя смеющихся глаз с Ала, останавливая в особенно острых местах — и тогда вместо него строчку заканчивала музыка, так искусно извлекаемая из целого оркестра инструментов, что слова эти буквально слышались в аккордах. Не перейдя границ дозволенного, Сетен допел ее до конца.

Толпа быстро поредела. Еще не закончились куплеты, а на площади не было уже никого, кроме солдат, Ала с Танрэй и Хэттой и пришлых бродяг. Ал тихо распорядился, чтобы нищих накормили и позволили им вымыться. Пока он говорил это на ухо стражнику, взгляд жены сделался настороженным — она ведь не слышала, какой приказ он отдает гвардейцу. Это была небольшая месть ей за издевку ее ненаглядного Сетена. Улыбнувшись про себя, Ал специально подпустил грозности в выражение лица. Танрэй даже слегка побледнела, глупая, а вот Сетен всё разгадал и только качнул головой, показывая, что они теперь квиты.

— Домой, — подсадив жену в колесницу и запрыгивая следом сам, распорядился Ал.

Колесница умчала их к Тизскому дворцу. Наверное, подумалось правителю, я в последний раз вот так еду вместе с Танрэй по этому городу, в одной повозке…

Терпела она недолго. Он еще не успел толком просмотреть первый десяток заваливавших его стол документов, как жена потребовала встречи и ворвалась на его половину.

Увы, но к этому времени Ал уже понял, что Сетен шел сюда целенаправленно, откуда-то узнав, чья эта страна и в каком именно городе живет попутчица. Приятеля хватило на целых десять лет — вечность для разлученных людей, которым на роду написано быть вместе! Но вопреки всему зов попутчицы вернул его обратно. Паском все объяснил и ни в чем не ошибся, разве только не предсказал точного времени, когда это произойдет.

Тессетен пришел за Танрэй, и впервые за все эти годы в груди Ала ощутимо шевельнулись тоска и сожаление. Но пусть будет так, как идет. Этот черновик жизни им уже не исправить.

Видимо, ни при каких обстоятельствах нельзя разуму утверждаться в той истине, что жизнь «куарт» — это очень и очень длинная эстафета во времени, изредка прерываемая отдыхом на период очередной смерти. Ибо, утвердившись, мозг утрачивает необходимый трепет перед физической гибелью, уважение к величию и серьезности Той, что последней заглядывает в глаза. И человек перестает жить — он играет в жизнь, играет с жизнью, одинаково безразличный к ней и к тому, что будет после нее. Но самое страшное, что в точности так же он начинает относиться и к жизням других, его мировоззрения, может быть, и не разделяющих: всегда можно переиграть на другой лад, зачем драматизировать сущую безделицу?

Такие знания нельзя получать тому, кто не готов. А он, воплощение рассудка, не был готов — и получил их от собственного Учителя! Вот незадача-то!

Прикрыв глаза рукой, Ал тихо засмеялся, а когда отнял ладонь, увидел перед собой Танрэй. Как забавна она была, свято полагая, будто он ничего не знает, не видит и даже не догадывается! Обвинить разум в такой недальновидности — как же это недальновидно!

— Ты что, смеешься? — очень серьезная, спросила она. — Позволь узнать, что тебя так насмешило?

— Ты уже говори, говори, — подавляя улыбку, отмахнулся он, — рассказывай о том, для чего пожелала меня видеть.

— Что ты собираешься делать с Тессетеном и его людьми, Ал?

— Ничего. Что мне с ними делать?

В ее зеленых — даже не просто зеленых, а зеленючих, как ряска болотная, глазах зажегся огонек раздражения. Ох и потешная она, когда пытается разозлиться! Она ведь даже не умеет этого делать…

— Тогда почему ты не распорядился, чтобы с ними поступили, как с гостями?

— Потому что, если ты не забыла, много лет назад Сетен распорядился так, что с нами могли поступить как со смертниками.

— Для чего тогда ты их приветил? Чтобы поступить с ними как со смертниками теперь?

Ал развлекался:

— Они ори. Я не могу отказать тем, кто когда-то был мне ровней, на глазах у своих подчиненных. Это неэтично. И казнить их я не собирался и не собираюсь. Для чего это? Они сами уйдут, как ушли и в прошлый раз. Тоже, наверное, глубокой ночью и тайком. Ну, может, еще чего-нибудь прихватят с собой. По привычке, знаешь ли.