Фрэнк Херберт - Дюна

— В юности я посетил их с труппой лицевых танцоров, — ответил Скайтейл.

— Значит, вы — лицевой танцор. Я удивился вашему лицу. Оно напомнило мне лицо человека, которого я когда-то знал.

— Дункана Айдахо?

— Да, его. Известного мастера меча из приближенных императора.

— Говорят, он был убит.

— Да, говорят, — подтвердил старик. — А вы в самом деле мужчина? Я слышал, что лицевые танцоры… — он запнулся.

— Мы гермафродиты джадачи, которые принимают пол по желанию, — ответил Скайтейл, — в настоящее время я — мужчина.

Фарок поджал губы, храня молчание, потом сказал:

— Хотите освежиться? Воды? Охлажденных фруктов?

— С меня довольно беседы, — вежливо отказался Скайтейл.

— Желание гостя — закон, — ответил Фарок, садясь на подушку лицом к Скайтейлу.

— Благословен будь Абуддур, Отец бесконечных дорог времени, — произнес Скайтейл, давая этим знать, что пришел от рулевого Союза.

— Трижды благословен! — отозвался старик, складывая руки в ритуальном жесте. Старые руки с набухшими венами, отметил гость.

— Предмет, видный с удаления, открывает лишь главные принципы своего устройства, — сказал Скайтейл, показывая, что желает говорить об императорской крепости.

— Зло видно с любого расстояния, — сказал Фарок, советуя тем самым отложить обсуждение.

«Почему?» — не понял Скайтейл, но вслух сказал:

— Как ваш сын потерял глаза?

— Защитники Нараджа применили прожигатель камня. Мой сын оказался слишком близко… Проклятая атомная энергия! Даже прожигатель камня должен быть объявлен вне закона.

— Его применение на самой грани закона, — согласился Скайтейл. И подумал: «Нараджский прожигатель камня! Об этом ничего не сообщали. Почему старик заговорил о прожигателе камня?»

— Я предложил ему купить у ваших хозяев, тлелаксу, глаза, — сказал Фарок. — Но в летописях сказано, что глаза, купленные у тлелаксу, порабощают своих владельцев. Сын сказал, что эти глаза металлические, а он — из плоти и что такой союз будет греховен.

— Принципы использования предмета должны соответствовать первоначальным намерениям, — сказал Скайтейл, пытаясь вернуть разговор в нужное ему русло.

Фарок сжал губы.

— Говорите открыто, — сказал он. — Мы должны верить нашему рулевому.

— Вы бывали в императорской крепости? — спросил Скайтейл.

— Я там был в первую годовщину победы над Молитором. В этом каменном здании стоял жуткий холод, несмотря на лучшие иксианские обогреватели. Предыдущую ночь мы спали на террасе храма Алии. Там растут необыкновенные деревья, привезенные с разных миров. Мы, башары, были одеты в лучшие зеленые костюмы, и наши столы стояли отдельно. Мы слишком много пили и ели. Многое из того, что я видел, вызвало у меня отвращение, например калеки на костылях, Не думаю, что наш Муаддиб знает, сколько людей он покалечил.

— Вы не любите пирушек? — спросил Скайтейл, знавший об оргиях Свободных, которые вызывались спайсовым пивом.

— Это совсем не то, что тау, слияние наших душ в сьетчах, — возразил Фарок. — Для развлечения нам дали рабынь, а ветераны рассказывали о своих битвах и ранах.

— Значит, вы были в каменной башне?

— Муаддиб вышел к нам на террасу и возгласил: «Удачи всем вам!» Разве это не кощунство — использовать приветствие пустыни в таком месте?

— Вы знаете, где размещены его частные апартаменты?

— Где-то глубоко внутри в глубине своей крепости. Я слышал, что он и Чани живут, как кочевники. В Большой зал он выходит лишь для публичных аудиенций. У него есть приемные залы и помещения для официальных приемов, целое крыло отведено для его личной охраны, есть помещения для торжественных церемоний и внутренняя секция связи. Говорят, глубоко под его крепостью держат песчаного червя, окруженного водой. Вода для червя — яд. Там он питает будущее.

«Мифы, перемешанные с фактами», — подумал Скайтейл.

— Правительственный аппарат всюду сопровождает его, — продолжал Фарок. — Чиновники, адъютанты, адъютанты адъютантов… Он верит таким, как Стилгар, которые были близки к нему в былые дни.

— Не вам, — констатировал Скайтейл.

— Я думаю, он забыл о моем существовании.

— Как он входит и выходит из крепости?

— Сразу же за внутренней стеной есть небольшая посадочная площадка для топтеров. Я слышал, что Муаддиб никому не позволяет прикасаться к приборам. Говорят, там нужна предельная точность, любая, даже малейшая ошибка приведет к столкновению со стеной одного из его проклятых садов. — Скайтейл кивнул. Это похоже на правду: воздушный путь в крепость должен хорошо охраняться. А все Атридесы — превосходные пилоты.

— Для передачи сообщений он использует дистранс, — продолжал Фарок. — Волновой транзистор вживляется в мозг человека. И вызывает его действие только голос определенного человека.

Скайтейл пожал плечами: в этом веке все правительства используют дистранс. Никогда нельзя знать, какие препятствия возникнут на пути между посылающим сообщение и адресатом.

— Даже его налоговые чиновники пользуются этим методом, — жаловался Фарок. — А в мое время дистранс вживляли только в низших животных.

«Информация о годовом доходе должна содержаться в строжайшей тайне, — подумал Скайтейл. — Не одно правительство пало только из-за того, что народ обнаруживал подлинные источники его доходов».

— Что теперь думают когорты Свободных о джихаде Муаддиба? — спросил Скайтейл. — Возражают ли они против превращения их императора в Бога?

— Большая их часть вообще не думает об этом, — ответил Фарок. — Другие же думают о джихаде так же, как и я сам. Это — источник приключений и сверхприбылей. Хижина, в которой я живу, — Фарок обвел рукой двор, — обошлась в шестьдесят лидасов спайса. Девяносто контаров!

Были времена, когда я и представить себе не мог такие богатства. — Он покачал головой.

В противоположном углу двора слепой юноша наигрывал на бализете сентиментальную балладу.

«Девяносто контаров, — подумал Скайтейл. — Действительно, большая сумма. «Хижина» Фарока на многих других мирах сошла бы за дворец. Но все относительно, даже контары. Знает ли, например, Фарок происхождение этой меры спайса? Знает ли он, что когда-то полтора контара означали груз одного верблюда? Вряд ли. Фарок, должно быть, никогда и не слышал о верблюдах или о Золотом веке на Земле».

В странном соответствии с мелодией бализета Фарок сказал:

— У меня был криснож, водяные кольца на десять литров, копье, которое раньше принадлежало моему отцу, кофейный сервиз, бутылка из красного стекла, такая старая, что никто в сьетче и не помнил ее происхождения. У меня была доля в нашем спайсе, но не было денег. Я был богат и не знал этого. Две жены было у меня: одна умная и любимая мной, другая глупая и упрямая, но с фигурой и лицом ангела. Я был свободным наибом, всадником на червях, хозяином левиафана и песков пустыни.