Юрий Нестеренко - Приговор

знаю!

— Что было бы со мной, если бы я сказал, что я не Дольф? -

усмехнулся я.

— Я должен был отказаться от услуг лекаря, не соответствующего

условиям… сказать, что слышал о нем, как о шарлатане — а дальше решать

по обстоятельствам. Настоящий шарлатан, когда его уличают, не станет

болтать об этом почем зря…

— А ненастоящего, стало быть, убить, — понимающе кивнул я. — Но на

всякий случай вы бы убивали всех, случайно попавших в вашу ловушку.

— Приказ гласил "не привлекать лишнего внимания"! — запротестовал

посланец Карла. — А лишние трупы и исчезновения тоже его привлекают…

— Вы должны были отправлять какие-то донесения? Оставлять условные

знаки?

— Нет, — затряс головой он. — В случае успеха — возвращаться так

быстро, как возможно… едва ли донесение успело бы быстрее.

Резонно. Ну что ж, похоже, я узнал все, что он мог мне сообщить.

Я переложил огнебой в левую руку и выдернул меч из лежавших на

кровати ножен. Клинок Гринарда вышел легко, практически беззвучно.

Все-таки старая аристократия знает толк в своем оружии.

— Нет! — воскликнул грифонец, отступая. — Не надо!

— Неужели ты не понимаешь, что я не могу оставить тебя в живых? -

пожал плечами я.

— Но я ничего о вас не расскажу! Я не собираюсь возвращаться к

герцогу! Если он узнает, что я провалил задание, мне не сносить головы!

— Возможно, — согласился я, запрыгивая на кровать, чтобы избежать

ненужной беготни вокруг нее, — но мне нужны гарантии.

— Я… я уйду в монастырь!

— Я отправлю тебя на небо более короткой дорогой, — усмехнулся я.

Конечно, мечник из меня никудышный. Но зарубить безоружного я

все-таки могу. Впрочем, с искусным бойцом непросто иметь дело, даже

когда он безоружен. Ему трижды удалось уклониться от удара, он даже

пытался перехватить мой клинок с помощью подхваченного с пола одеяла. Но

с четвертого раза я все-таки раскроил ему череп.

Несколько мгновений я стоял, прислушиваясь и нормализуя дыхание. В

доме стояла мертвая тишина. Где, интересно, хозяева? Не похоже, что эта

горница покинута жильцами давно… Догадаться, конечно, несложно. С

другой стороны, лишние трупы и впрямь вызывают лишние вопросы…

Первым делом я тщательно перезарядил огнебой. Затем обтер меч

одеялом и вновь повесил наследие Гринарда на пояс. Затем вынул из

футляра свой хирургический нож и вернулся к четверым, сраженным первыми.

Один из них был еще жив, хотя и без сознания. Коротким движением

узкого лезвия я исправил этот недостаток. Но главная моя задача была не

в этом. Необходимо было извлечь из ран свинцовые ядрышки. Я, конечно, не

собирался просто бросить трупы здесь, и вероятность, что их найдут и

откопают, была ничтожной — но "ничтожная" все-таки не значит "нулевая".

Я никогда не предпринимал таких мер предосторожности раньше. Но раньше

за мной и моим оружием не охотился один из двух самых могущественных

людей в Империи.

С одним из мертвецов пришлось повозиться: ядрышко, пробивая

грудину, расплавилось, и его куски разлетелись в теле в разные стороны.

Я не успокоился, пока не нашел и не вытащил их все. Его плоть в области

груди была в результате изрезана практически в фарш. Пусть; так труднее

определить характер раны. Остальным я просто вырезал по куску мяса там,

куда вошли ядрышки. Эти шматки я завернул в отрезанный кусок одеяла.

Выброшу в лесу, звери быстро съедят.

Попутно я осмотрел и кошельки убитых. Они, конечно, предпочитали

носить деньги с собой, не доверяясь сомнительной честности товарищей. У

солдат были при себе считанные хеллеры, но у главного — двадцать золотых

крон с мелочью. Все-таки я получил гонорар за свою работу.

Теперь осталось всего-то ничего: выкопать могилу на пятерых и

умудриться закончить все до рассвета. Проще было бы, конечно, просто

поджечь дом, но пожар привлечет внимание. Ах да, еще ведь надо что-то

делать с их лошадьми! Убить их и оставить трупы я не могу, отпустить

бродить бесхозными тоже… Ладно. В первую очередь — забота о людях.

Если я все сделаю правильно, их не хватятся еще долго.

У любого шантажа есть два слабых места. Во-первых, свой главный

козырь шантажист может пустить в ход лишь один раз — причем это

автоматически означает его проигрыш. Пока я нужен Карлу, он не убьет

Эвьет — иначе гарантированно не получит ничего. Правда, он может пытать

ее (и я надеюсь, очень надеюсь, что она рассказала все, что знает,

сразу. Что Карлу и его людям не пришлось тянуть из нее каждое слово

клещами, в самом буквальном смысле этого выражения.) Но тут вступает в

силу вторая слабость, еще более важная. Шантаж может сработать лишь в

том случае, если шантажируемый знает о требованиях и действиях

шантажиста — а тот, в свою очередь, уверен в осведомленности

шантажируемого. Карлу нет никакого смысла мучить Эвьет, если у него нет

гарантии, что информация об этом дойдет до меня. Значит, надо

позаботиться, чтобы такая гарантия у него не появилась.

В сенях мне удалось отыскать фонарь; я зажег фитиль и снова вышел в

ночь и дождь. Подойдя к бочке, куда с журчанием стекала струя с крыши,

вымыл руки, затем зачерпнул воды и умыл окровавленное лицо. Потом

некоторое время тер куртку, штаны и сапоги. Ладно, вроде сойдет.

Холодная вода неплохо берет свежую кровь. Слева маячил какой-то сарай; я

направился туда в поисках лопаты. Дверь была заперта на крепкий засов,

но без замка. Я отодвинул его и шагнул внутрь — тут же, впрочем,

остановившись на пороге.

Из пахнущей сеном глубины сарая на меня смотрели восемь испуганных

глаз. Мужчина, женщина и двое детей, примерно пяти и восьми лет. В свете

фонаря они в страхе жались друг к другу, переводя взгляды с моего меча

на мою одежду; должно быть, какие-то пятна крови я все же оттер

недостаточно хорошо.

А я-то думал, что избавился от всех ненужных свидетелей.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.

— Это ваш хутор? — спросил я наконец.

— Да, — ответил мужчина.

— А те люди, в доме? Что вы о них знаете?

— Прискакали вчера под вечер. Загнали нас сюда. Сказали, что если

будем сидеть тихо и не рыпаться, не сделают нам зла. Днем забирали жену,

чтобы приготовила еду. Потом опять привели сюда.

Я перевел взгляд на женщину. Замордована жизнью, конечно — большое