Колин Уилсон - Паразиты разума

Шесть месяцев назад я наконец-то вернулся к рассмотрению этой проблемы, на этот раз уже под несколько другим углом. Мой друг Руперт Хэддон из Принстонского Университета рассказал мне о своих очень удачных экспериментах по реабилитации сексуальных преступников с использованием ЛСД. Объясняя свою теорию, он широко использовал терминологию философа Гуссерля. Я тут же понял, что феноменология[85] есть лишь другое название самоисследования, которое я пытался провести под мескалином, и когда Гуссерль говорил о "раскрытии структуры сознания", он имел в виду именно спуск в эти царства психических привычек, о которых я и упоминал. Гуссерль ясно понимал, что, в то время как мы имеем географические карты, показывающие практически каждый дюйм нашей планеты, у нас до сих пор нет атласа нашего внутреннего мира.

Чтение Гуссерля подняло мой дух. Мысль о повторном употреблении мескалина ужасала меня, но феноменология начинается с обычного сознания, и я снова стал делать заметки о загадках внутреннего мира человека и географии его сознания.

Почти сразу же я ощутил, что какие-то внутренние силы препятствуют моим исследованиям. Стоило мне лишь начать размышлять об этих проблемах, как у меня разыгрывалась мигрень и подступала тошнота. Каждое утро я просыпался в глубокой депрессии. Одно из моих увлечений — математика, также я хорошо играю в шахматы, и вскоре я обнаружил, что моё состояние улучшается, если я обращаюсь к математике или шахматам. Но стоило мне опять подумать о вопросах разума, как депрессия снова возвращалась.

Моя слабость стала бесить меня, и я дал себе слово, что превзойду её любой ценой. Я попросил своих работодателей предоставить мне двухмесячный отпуск и предупредил жену, что тяжело заболею. И вот я сознательно обратил все свои мысли к проблемам феноменологии. Результат был в точности такой, как я и ожидал: в течение нескольких дней я чувствовал себя измотанным и подавленным, затем появились сильные головные боли и ломота по всему телу, и, наконец, мой желудок начал извергать наружу всё, что я ел. Я слёг в постель и попытался внутренне исследовать свою болезнь, используя методы анализа, предложенные Гуссерлем. Моя жена понятия не имела, что со мной происходит, и её тревога ещё более усугубляла положение. К счастью, у нас нет детей, иначе мне точно пришлось бы сдаться.

Через две недели я был столь истощён, что едва мог проглотить чайную ложку молока. Неимоверным усилием я собрал все свои силы и достиг глубиннейших инстинктивных уровней сознания, где сразу же и обнаружил своих врагов — как будто, спустившись ко дну моря, вдруг замечаешь, что со всех сторон окружён акулами. Конечно, я не "видел" их в обычном смысле, но я чувствовал их присутствие так же ясно, как можно чувствовать зубную боль. Они были внизу, на том уровне моего существования, куда мое сознание никогда ещё не проникало.

И когда я уже сдерживал вопль ужаса — ужаса человека, стоящего перед лицом неминуемого уничтожения, — я вдруг понял, что победил их. Мои глубинные жизненные силы объединились против них, и огромная мощь, об обладании которой я прежде даже и не догадывался, встала подобно гиганту. Она во много раз превосходила их силы, и они были вынуждены отступить. Внезапно я увидел, что их число увеличилось — их были целые тысячи, — но я уже знал, что они ничего не смогут мне сделать.

И затем меня просто обожгло внезапно пришедшей догадкой — меня словно поразила молния. Да, всё стало ясным, отныне я знал всё. Я знал, почему для них было так важно, чтобы никто даже и не подозревал об их существовании. Человек обладает силой более чем достаточной, чтобы уничтожить их всех, но, поскольку он не знает о них, они могут питаться им, словно вампиры, высасывая его энергию.

В спальню вошла моя жена и оторопела, увидев меня безумно смеющимся. На мгновение она подумала, что мой разум в конце концов не выдержал, но потом поняла, что я смеялся как здоровый человек.

Я попросил её принести мне супу. Через сорок восемь часов я снова был на ногах, здоровый, как прежде — нет, здоровее, чем когда-либо в жизни. Сначала я пребывал в такой невыразимой эйфории по поводу своего открытия, что даже забыл об этих Вампирах разума. Затем понял, что такое поведение само по себе глупо. Они имеют огромное преимущество передо мной: они знают мой собственный разум гораздо лучше меня, и, если я не буду проявлять осторожность, они всё-таки смогут уничтожить меня.

Но какое-то время я был в безопасности. Когда днём позже я почувствовал упорные и мучительные приступы депрессии, я вновь обратился к тому глубинному источнику внутренней силы и к своему оптимизму насчёт будущего человечества. Приступы тотчас же прекратились, и я снова принялся хохотать во всё горло. Прошло довольно много недель, прежде чем я научился контролировать этот смех после стычек с Паразитами.

Моё открытие было, конечно же, столь фантастично, что неподготовленный ум просто не смог бы его воспринять, да и мне самому очень повезло, что я не сделал его шесть лет назад, когда работал в "Трансволд Косметикс". За это время мой разум медленно готовился к нему на подсознательном уровне. Однако за последние несколько месяцев я твёрдо уверился в том, что дело заключалось не только в везении. Я чувствовал, что существуют какие-то могущественные силы, действующие на стороне человечества, но у меня не было никакого представления об их природе. (Касательно этого замечания: нечто подобное я всегда чувствовал инстинктивно. — прим. Гилберта Остина.)

Всё это означает следующее. Более чем два века человеческий разум был жертвой этих энергетических Вампиров. В некоторых случаях они даже могли полностью завладеть отдельным разумом и использовать его в собственных целях — например, я почти уверен, что де Сад был одним из этих "зомби", чей мозг контролировался Вампирами. Богохульная направленность и идиотизм его работ отнюдь не являются, как во многих случаях, проявлением демонической энергетики, доказательством чему служит то, что зрелость во всех отношениях у де Сада так никогда и не наступила, хотя он и дожил до семидесяти четырёх лет. Единственной целью его жизненной деятельности было усиление духовного хаоса в человечестве и намеренное извращение смысла секса.

Как только я понял роль Вампиров, история последних двух столетий сразу стала для меня совершенно ясной. Примерно до 1780 года (приблизительной даты первого полномасштабного вторжения Вампиров разума на Землю) большинство искусств восхваляли жизнь — как музыка Гайдна[86] или Моцарта. После же вторжения этот солнечный оптимизм для художников стал почти невозможен. Вампиры всегда выбирали особо одарённых людей в качестве своих орудий — ведь, в конечном счёте, именно они оказывают наибольшее влияние на человечество. Лишь немногие художники были достаточно сильны, чтобы отшвырнуть от себя Вампиров, и этим они получали ещё большую силу — как, например, Бетховен или Гёте[87].