Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич

В центре белоствольной рощи обнаружилась поляна. Небольшая - даже малый ребенок смог бы обойти ее быстрее, чем сгорает седьмая часть кольца на мерной свече. На краю поляны, там, куда падает первый солнечный луч в летние месяцы, виднелся холм в два человеческих роста, усеянный белыми цветами. Сплетенный из них венок лежал у подножия холма.

Дженнак остановился. Чени присела, коснулась чуткими пальцами белых лепестков, пробормотала:

   - Цветы свежие... венок... Что это, милый?

   - Обычай россайнов. Здесь могила женщины, чакчан. Раз лежит венок из свежих цветов, значит, ее не забыли.

   - Не забыли? Кто?

   - Ее потомки. Я думаю, те девушки, с которыми ты встретилась вчера.

Наступила тишина. Дженнак принял молитвенную позу и зашептал, обращаясь к Шестерым богам; в этот миг казалась ему, что поднимается от поляны мост из радуги, уходящий к солнцу и небу. Он даже видел фигурку женщины, шагавшей по невесомому пути - вверх, вверх, вверх... Она снова была молодой, стройной и гибкой, ее глаза сияли, губы улыбались, а светлые волосы окутывали стан точно золотая паутина.

Дженнак молился - впервые за много, много лет. Но для богов ли были его слова? Возможно, он говорил с собственными сердцем и душой, сетовал на краткость жизни и быстролетность юности, искал утешения и не мог его найти, ибо память не заменяет живого человека. Сказано о кинну в Книге Тайн: тяжела их участь, и немногим из них суждено справиться с болью утрат...

Он замолчал, опустив поднятые к небу руки. Чени, сидевшая у его ног, спросила:

   - Кто лежит под этим холмом?

И Дженнак ответил:

   - Заренка, подруга Тэба-тенгри. Моя жена.

* * *

Мин Полтора Уха вел караван через Пустыню Черных Песков. Тяжелый путь, зато безопасный - аситы боялись пустыни, не умели управляться с верблюдами, а китанам и дейхолам, постигшим это тонкое искусство, не доверяли. Но без верблюдов соваться в Черные Пески было опасно: моторные экипажи застряли бы здесь через день-другой, лошади сдохли бы на третий, а о пешем переходе и речь не шла. Крыланы могли слегка углубиться в пустыню, но вряд ли вернулись бы обратно: восходящие токи воздуха от раскаленных песков не способствовали надежному полету. В принципе, большой воздушный корабль сумел бы пересечь эти гибельные места, но на такой высоте, с которой любой караван выглядит цепочкой муравьев, а что везут те мураши, о том никто не догадается. Поэтому Мин был спокоен - насколько можно быть спокойным, странствуя под знойным солнцем среди зыбучих песков и бесплодных пустошей.

Обычно, пробираясь в Сайберн, пустыню огибали с востока, по лесным тропам, которые шли примерно в том же направлении, что и Тракт Вечерней Зари, то есть от Шанхо к Сейле. Попав этой дорогой в степь, надо было поворачивать на запад, идти к огромной реке Ами, переправляться через нее и двигаться дальше лесами к Байхолу. Лес, как и пустыня, являлся безопасным местом, но в открытой степи не исключалась встреча с конными разъездами аситов. Месяц назад они захватили большой караван, который вел Люй Пятнистый; сам Люй погиб, а все его люди были перебиты, кроме троих погонщиков. Этим не повезло - их отправили в Шанхо, на радость аситским палачам. Так что Мин Полтора Уха, памятуя об их судьбе, решил, что Черные Пески пугают меньше, чем клещи, раскаленные шилья и бассейн с кайманами. Сопровождавший его Чоч-Тага, опытный странник, был с этим согласен.

Проблема, однако, состояла в том, что полезный груз снижался - на каждого верблюда с боеприпасами приходилось брать еще двух, тащивших воду и корзины с едой. Но Мин рассудил, что лучше доставить половину груза, чем вообще ничего. Лишние ящики закопали в песок у приметных скал, наполнили бурдюки водой, взяли на тайной стоянке провизию и отправились в путь: сорок верблюдов, двадцать погонщиков, караванщик Мин и старый Чоч-Тага. Погонщики были из угдеев, южного дейхольского племени, а Мин являлся китаном из Шанхо, доверенным лицом самого ло Джакарры. Что до старого Чоч-Таги, то он приплыл в Азайю из Эйпонны лет пять назад, сперва рассказывал байки на городских площадях, но вскоре прибился к людям ло Джакарры - то ли нашли его караванщики, то ли сам он их отыскал. Имелся у него ворох песен и историй, так что мог он скрасить любое путешествие. К тому же в картах понимал, и в звездном небе, и в иных приметах, что важны при выборе пути.

Через двенадцать дневных переходов, нелегких, но вполне благополучных, караван оказался посреди пустыни, и здесь застиг их песчаный смерч. К счастью, нашлось укрытие под скалами, и как раз с подветренной стороны. Мин велел разгрузить верблюдов, уложить животных теснее и накрыть им морды пустыми бурдюками. Из тяжелых ящиков с зарядами успели построить стенку, и между ней и скалами спрятались люди. Сидели долго, до темноты, пока не стихла буря, потом запалили костер из скудных запасов топлива, согрели воду и заварили травы - в глотке у всех першило от мелкой пыли и смертельно хотелось пить. Дали воды верблюдам, сами напились, поели. Дейхолы, хоть и были привычны ко всяким передрягам, шевелились с трудом и вид имели хмурый. Заметив это, Мин решил, что нужно поднять настроение, и подмигнул Чоч-Таге. Старика упрашивать не пришлось - вытащил он малый барабан и бронзовые колокольцы, застучал, зазвенел и начал рассказ. Хоть историю выбрал мрачную, зато героическую - Песню о Защите Храма, переведенную на китанский:

Вот Цолан, святой Цолан,

Великий город, дар Юкаты!

Вот его святилище,

Что почитают во всех Очагах,

Храм Вещих Камней,

Помнящих руки богов.

Вот площадь перед храмом

И гавань, что лежит за ней...

Высоки ступени храма,

Широки площадь и гавань,

Но тесно всюду в этот день:

Всюду звенит оружие,

Мечется пламя, падают люди,

Всюду вопли ярости,

Всюду кровь и мертвые тела...

О Цолан, святой Цолан!

Тяжкое время пришло,

Время, когда собирают Черные перья...

Погонщики сели на пятки вокруг старика, раскрыли рты, забыли о перенесенных тяготах. Любят дейхолы слушать о великом, где бы оно ни случилось, а в их краях, пустынных и далеких, не было пока ничего, достойного упоминания. Не было, так будет, подумал Мин. Расправились аситы с Первым Мятежом, но грядет Второй, и в этот раз поднимутся не сотни, а десятки тысяч. И в бой пойдут эти тысячи не с ножами и копьями, а с карабинами! И будет у аситов черный день - повсюду, и в Китане, и в Сайберне, и в Россайнеле!

Он поглядел на ящики с боеприпасами и ухмыльнулся.

А Чоч-Тага пел о том, как встали на ступенях храма воины лорда Дженнака, вождя неуязвимого, бесстрашного, как бились они с тасситской ордой, как умирали перед ликами богов, и были средь них одиссарцы и сеннамиты, были бритунцы и даже воин из дальних бихарских пустынь. Ни один не дрогнул, не опустил оружия, не запросил пощады, хоть было их вдесятеро меньше, чем врагов! И Кино Раа, узрев их мужество, простерли руки над сахемом Дженнаком и его бойцами и, в милости своей, явили чудеса. От тех чудес пошло святое Пятикнижие, и всякий, кто приобщился к слову его, пусть знает: на Пятой Книге - кровь героев...

Дослушали дейхолы песню и приободрились. Ночь была тихой, а небо поутру ясным. Встали, навьючили верблюдов и тронулись в путь. До великой реки Ами оставалось еще четыре полета сокола.

* * *

Дом Совета Сагаморов смотрел на военную гавань. Это была шестигранная пирамида традиционной атлийской постройки: восемь ступеней, крутая лестница, наверху - храм Коатля со статуей грозного божества. Под святилищем - просторный зал с пятью низкими сиденьями и накидками из перьев: алая, золотистая и синяя - для Джеданны, Че Куата и Арг-ап-Каны, черные - для Ширата Двенадцатого, аситского владыки, и его наследника. Случайно или намеренно сагаморам Одиссара и Арсоланы определили места у окон, выходившим в гавань. Посматривая вниз, Че Куат видел броненосец недавней постройки, который, очевидно, готовился к походу: корабль загружали боеприпасами и продовольствием.