Василий Головачев - Предсказанное. Том 1

– Сказочные конфабуляции[129], – струйкой снежной поземки просвистел голос Гиппократа. – Искажение восприятия в зоне дельтависочной доли, пси-корректировке не поддается, необходимо координированное хирургическое подавление.

Мальгин не ответил. Для изменения психического состояния Купавы и вывода ее из транса ему нужна была предельно высокая степень концентрации внимания. Он выхватил меч, отразил атаки летающих ящеров, сшибая им головы, отрубил неосторожно приблизившимся чудовищам когтистые лапы, остальные остановились в нерешительности…

Вторая часть личности хирурга в этот момент превратилась в разящий луч лазера и в три касания разрушила ансамбль новорожденных, чуждых организму нейроструктур (сердце Мальгина дало сбой, болью отозвавшись в голове, – он работал на уровне физического воздействия, требующего невероятной выносливости и отнимавшего громадное количество энергии).

Химеры и динозавры в лесу «блаженных мечтаний» Купавы растаяли, как дым, лес посветлел, чернота из него ушла, он уже не страшил, а манил отдохнуть…

– Зондирование пассивное-гамма.

– Падение тонуса.

Мальгин слепо нащупал инъектор и сделал Купаве укол адаптогена.

– Я имею в виду – у вас, – бесстрастно сообщил Гиппократ.

Мальгин сделал укол себе. Полегчало.

– Поехали дальше. Кажется, я уже вижу финал.

– Финал потребует по крайней мере двух десятков операций одновременно.

– Справлюсь!

Хирург уже нащупал цепь ассоциаций, уводившую сознание Купавы все глубже и глубже в пучину ее неконтролируемых эмоций и пси-состояний, и шел по «следам» пси-наркотика, преодолевая сопутствующие болевые ощущения и удары фрустированной психики женщины. Усилием воли он смог бы изменить модальность сигналов боли, то есть переключить собственные болевые ощущения на приятные, но тогда ему не удалось бы определить границы нейроподавления и остановить начавшийся процесс распада психики.

Склон мрачной, ощетинившейся скалами горы, дорога, вьющаяся между гигантскими обломками и выступами бурой и коричневой породы, пропасть справа, бездна…

Мальгин в странной машине на колесах мчится по дороге куда-то вверх, рискуя свалиться в пропасть, а впереди еще одна машина, корпус отливает золотом, на корме то появляется, то исчезает буква «К», напоминающая иероглиф, в кабине – женщина… Женщина?! Ну, конечно, это Купава!

«Жми!» – хочется крикнуть Мальгину, но пилот – он сам, вернее водитель, и машина, которую он ведет, не современный аппарат, а старинный автомобиль, хотя и зализанных скоростных форм.

Автомобиль вдруг на мгновение расплылся облаком, превратился в коня, в ушах засвистел ветер, стал слышен стук копыт, в пояснице тряско отозвалось седло, но длилось это недолго, конь снова превратился в машину на колесах, и надо было во что бы то ни стало догнать ту, что мчалась впереди…

– Коррекция невозможна, – противным свистом ворвался в уши голос Гиппократа. – Операционное поле слишком большое, около трех десятков участков.

– Заткнись! – в бешенстве рявкнул Мальгин.

Он снова то скакал на коне за беглянкой, то мчался за ней в машине, петляя по жуткой горной дороге, то полз по кручам, сбивая руки в кровь, то летел на тарахтящем аппарате под названием вертолет: сознанием управляли дорожки ложной памяти Купавы и ее переживания, отстраниться от них было почти невозможно, приходилось терпеть.

Ему наконец удалось довести концентрацию воли, а с ней и напряженность собственного «скальпеля» – пси-поля до нужной кондиции и вонзить «иглы-щупальца» в электронно-ионный конденсат нейронных узлов.

Взрыв! Всплеск огня и веер дыма! Что-то больно ударило в грудь, сердце с трудом справилось со своим кровным делом – снабжением кислородом работавшего на пределе мозга. В глазах потемнело…

– Пранаяма[130], – долетел слабый, как вздох умирающего, голос Гиппократа. – Прошли фазу самадхи[131]…

Хирург снова обрел способность «видеть».

Он догонял «автомобиль» Купавы, догнал, ударил бортом в борт, отбрасывая от пропасти справа, еще и еще раз.

Скрежет металла, удар, кувырок через голову, звезды в глазах, мгновенная боль в голове, ватная тишина…

– Спазм перикарда, – прошипело в ушах, как вода на раскаленной сковороде (Гиппократ). – Начались судороги. Необходима стимуляция ЦНС…

Мальгин с трудом выплыл из колодца тишины, чтобы сообразить, о чем идет речь, но руки уже сами, автоматически, нашли инъектор, сделали Купаве укол и массаж груди.

Что-то огромное и бесформенное шевельнулось вдруг в голове, появилось ощущение, будто его накрыла мрачная тень хищной птицы. Кто-то чужой посмотрел на него тяжело и неодобрительно, снова шевельнул вселенную его мыслей и чувств. Чужой. Внутри. «Черный человек»!

– Не мешай! – взмолился Мальгин, преодолев волну слабости и тошноты. – Прошу тебя, только не сейчас!

Закончу – бери меня теплого…

Ощущение взгляда ослабело.

Очнувшись от псевдозабытья, Мальгин увидел горящую слева машину и Купаву, сползающую к пропасти со счастливой улыбкой на губах. Лицо ее было разбито, на груди расплывалось красное пятно, платье было изодрано, туфли отсутствовали, в одной руке намертво зажат «стакан», подаренный Шаламовым. Сил Мальгину хватило лишь на то, чтобы выкарабкаться из покореженной кабины, упасть на камни и преградить Купаве путь к пропасти. Вниз посыпались каменные обломки, отзываясь при ударах странным булькающим эхом, исчезли в черно-багровой пелене, скрывающей дно провала.

– Дно-дно-но-но-но… – раздался чей-то гулкий шепот. Чей? Гиппократа? Свой собственный? Или таинственного наблюдателя, чье присутствие Мальгин почувствовал внезапно?

– Коррекция не проходит…

– Необходима компьютерная коррекция с фиксацией мысленного усилия…

– Соберись, фиксируй внимание! Не расплывайся… А это еще кто? Может, Харитон?

– Оперативное поле – семьдесят точек…

– Она сопротивляется… падение вниз – атрофия чувства…

– Работай в резонансе, попробуй внушить когнитивную карту.[132]

Купава вдруг открыла глаза, увидела Мальгина, и лицо ее мгновенно исказилось: гнев, горечь, ненависть и ярость волнами побежали по нему, как круги по воде.

– Уйди! – Крик ее резанул слух, породил луч боли, пронзивший сердце хирурга. – Не имеешь права! Ты чужой мне, чужой! Уйди, я хочу покоя… покоя… покоя…

Слово «чужой» отозвалось сотрясением головы и колющими спазмами желудка. Клим едва удержал контроль над второй «половиной» сознания – хирургической.