Генри Каттнер - Маска Цирцеи

— Машины, Язон, все это машины. Творения иного мира, иной науки, иной расы, но вовсе не богов!

Я не входил в тот мир, а смотрел на него сквозь необычайные окна, открытые для меня Цирцеей. Мое второе «я» видело там вещи, которых я не понимал.

Я не забыл об «Арго», но он не прибыл, и потому я ждал и работал, изучая свойства Руна и содрогаясь при мысли о минуте, когда вынужден буду им воспользоваться.

9. ИЗЛУЧЕНИЕ СМЕРТИ

Одетый в Золотое Руно, я, первый Язон, отправился на встречу с Аполлионом.

На Эе, над голубизной залива высится голая гора. Там, где завеса между этим миром и миром богов самая тонкая, к нам явилась Геката в одежде из тени. Я видел ее, как в тумане. Она была неописуема, но не вызывала у меня такого отвращения, как Аполлион. Эти два существа резко отличались друг от друга.

Цирцея стояла рядом со мной, а я нес на себе Руно. Воздух перед нами образовал ослепительный круг, в центре которого постепенно формировалось Лицо.

Слабым голосом начал я предписанный ритуал, который должен был активировать Руно. Я знал, что должен сделать, но не был уверен, смогу ли. Страх поражал меня слепотой и тошнотой, а это страшное Лицо подбиралось все ближе, и все мое тело корчилось от омерзения.

Механически делал я то, чему меня научили, но перед глазами моими висела туча, и мой мозг не был моим. А потом сквозь разрыв в этой туче я увидел внизу единственное, что любил настоящей, бескорыстной любовью, «Арго», мою любимую галеру!

«Арго»! Увидев его, я понял вдруг, что мне безразличны и Геката, и Цирцея, и все боги Олимпа. Что я здесь делаю, больной от страха, сражающийся в чужой битве, когда мой «Арго» стоит у берега, ожидая меня?

Я сорвал с себя Золотое Руно, повернулся и побежал. Зигзаги молний и громыхание грома сопровождали меня, но я не обращал на них внимания. Только когда мощный голос загремел с высоты, я на мгновение остановился.

— Беги, трус, спасай свою жизнь! — кричала мне богиня. — Но нет для тебя спасения, как бы далеко ты ни убежал. Живой или мертвый ты по-прежнему будешь связан своей клятвой, и однажды ты вернешься. Однажды, в далеком будущем, ты вновь будешь ходить по Земле и откликнешься на мой зов. Есть клятвы, которые нельзя нарушить. Цирцея будет ждать, пока ты вернешься, и я тоже буду ждать.

Иди, Язон, иди к своей погибели, от которой я могла бы тебя спасти. Иди к единственному, которого любишь, и от которого ждешь удара, чтобы он убил тебя. Иди, забери свое царство и пропади вместе с ним!

Я бежал дальше. Возможно, Геката говорила еще, но я ее уже не слышал, ибо теперь на склоне звучал смех, звенящий как золото, явственно слышимый на фоне бури. И при звуке его сердце мое сжалось, а все тело содрогнулось от его красоты и безобразия. Это Аполлион смеялся, видя, как я бегу…

Одна за другой с моего разума слетали пелены воспоминаний. Я купался в ярком свете, но сквозь зловещую гишину все время тек беспокоящий шепот. Голос, который я знал… настойчивый, зовущий…

Я отогнал мысли о нем, позволив воспоминаниям улетать. Свет Аполлиона не был пылающим светом солнца, эн был чистым и холодным, прозрачным, как родниковая вода, и спокойным, как течение Леты.

Очередная завеса разорвалась в клочья. Сквозь нее я увидел дуги козлиных рогов и бегающие желтые глаза.

— Язон, Язон!

Однако для меня все шире раскрывалось спокойствие беспамятства, и я не ответил, Я погружался в сверкаюцую пустоту Ока Аполлиона. Бесконечное спокойствие охватило меня…

— Язон! Проснись или погибнешь!

Эти слова ничего не значили. Правда, они имели значение, только не для меня. Они предвещали несчастье кому-то чужому, кому-то по имени Джей Сивард, который был… мной, Джеем Сивардом, а не Язоном. Не суеверным Язоном, нарушавшим одну клятву за другой, а Джеем Сивардом, предавшим только Киан.

Я услышал собственный голос, зовущий словно издалека:

— Панир, Панир, помоги мне!

— Не могу! — ответил откуда-то бесцветный голос фавна. — Ты сам должен прийти ко мне.

Я был ослеплен светом, но мог двигаться… и должен — был вырваться сам. С трудом просыпаясь от кошмара, я заставил свои мышцы трудиться. Я чувствовал, что двигаюсь… и шел!

Ладони мои касались поверхности настолько гладкой, что я не был уверен, реальна ли она была. Они скользили по ней, снова касались…

— Толкни дверь! — кричал Панир из глубины сонного помрачения. Сильно толкни, Язон, ты стоишь у двери! Открой ее! Быстрее!

Гладкая поверхность подалась под моими пальцами, а потом чьи-то волосатые руки схватили меня и потащили. Я вновь мог видеть. Мы стояли в звездной комнате, где я расстался с Офионом и Фронтисом, и в воздухе висел странный запах — раздражающий, удушливый. Запах крови.

Но раздумывать не было времени. Я смотрел в глаза Панира и видел в них сострадание и заботу. Его получеловеческое лицо было мокро от пота и неуверенно улыбалось. Я хотел задать ему несколько вопросов, но никак не мог отдышаться. Так я и стоял неподвижно перед закрытой дверью, ожидая, когда дыхание мое успокоится.

За это время мысли мои сложились в некий определенный узор.

— Ну что ж, — сказал я наконец, — пора узнать, что тут произошло.

— Это просто, — ответил он с тяжелым вздохом, откидывая со лба пропитанные потом черные кудри. — Я знал, какая опасность грозит тебе от Ока Аполлиона, но не мог попасть внутрь, пока там были оба жреца. Несколько минут назад, когда они ушли, я вошел.

— Но зачем?

Вместо ответа он наклонился ко мне и заглянул глубоко в глаза.

— Ты изменился, — медленно сказал он. — С тобой что-то случилось? Ты… Язон?

— Я видел Язона очень отчетливо, — ответил я. — Достаточно отчетливо, чтобы убедиться: это — не я. Я совершенно иной человек. Так же три тысячи лет назад тот Язон, которого ты знаешь, имел двойной разум.

Панир кивнул.

— Что-то такое было. Скажи, ты еще в достаточной степени Язон, чтобы продолжать нарушать клятвы? Знаешь, на чьей стороне ты должен теперь сражаться?

Перед глазами у меня вновь возникло прекрасное и отвратительное лицо Аполлиона, и я с трудом подавил дрожь омерзения.

— На стороне Гекаты… чтобы освободить мир от Аполлиона!

Панир еще раз кивнул.

— Этим ты исправишь вред, причиненный нарушенной клятвой. Что ж, ты вернулся к нам вовсе не преждевременно! Спасая тебя минуту назад, я не был уверен, правильно ли поступаю, но, возможно, это был удачный ход. — Он пожал плечами. — Когда мы впервые встретились на Эе, Цирцея знала, что ты должен попасть в Гелиополис, поэтому я помог людям из города захватить тебя. Это был тактический ход. Цирцея также знала, что здесь, в храме, ты должен встретиться с Киан.