Александр Казанцев - Тайна нуля

ГОЛОС ИЗ КОСМОСА

Когда Надю выписали из «приюта спокойствия» и она приехала домой, мать встретила ее на крыльце. Наталья Витальевна молча обняла повисшую у нее на шее дочь.

— Ну хватит, хватит, — она гладила вздрагивающую от рыданий Надю. — Вернулась живой — это главное.

— Мамочка, милая! Я больше никогда, никогда не буду!

— Никогда? — сквозь выступившие слезы спросила Наталья Витальевна с горечью. — Трудно поверить. Разве что поумнеешь и поймешь, что твоя жизнь принадлежит не только тебе, но и деду, и маме твоей, которая папу уже утратила, а за деда трясется… Кстати, дед твой велел передать, что в наказание ты должна его где-то там в парке найти для разговора без свидетелей.

— Мамочка! Я ведь знаю, ты добрая-предобрая, а строгостью только прикрываешься… для виду. Я тебя поцелую и побегу, а Звездочка с Константином Петровичем пусть цветочки дедушкины польют! Или просто подышат их ароматом.

— Беги уж! Мы тут как-нибудь до обеда управимся. Обед я заказала на всех, скоро привезут.

Надя побежала в парк привычной дорогой. За усадьбой к пруду уходила аллея огромных, каждое со своей оградкой, деревьев. Конечно, здесь, на заветной скамеечке, и сидел, опершись подбородком о палку, ее дед с самой мягкой душой на свете!

— Дедушка! Вот я вас и нашла!

— А я и не прятался. Но велел тебе сюда прийти, чтобы поблагодарить.

— Меня? За что? Я думала, отругать…

— Ругать — это особо. А благодарить за коэффициент масс, введя который в формулу, ты показала, что подкоренная величина превращается в единицу и нет никакой относительности с нелепыми постулатами. Спасибо тебе.

— Это вам так Бурунов рассказал?

— Да, Константин Петрович, причем с восхищением! Говорит, ты тайну нуля открыла: не пустота он вовсе, а следствие реальных действий. Ретроспекция.

— Ну и ну! — покачала головой Надя. — Значит, он вам только про сомножитель сказал?

— Разве еще что-нибудь было?

— Было! И в этом самая главная тайна! Я назвала отношение масс «коэффициентом любви»…

— Как? Как назвала?

— «Коэффициентом любви», потому что ради своего чувства к Никите хотела с помощью этого коэффициента доказать, что звездолет исчезнет в другом масштабе времени и Никита ко мне не вернется, а потому не должен улетать.

— Вот так «коэффициент любви», с позволения сказать! — воскликнул, ударяя себя по колену, академик. — Да он у тебя «коэффициентом разлуки» стал!

— Почему «коэффициентом разлуки»? — почти сквозь слезы спросила Надя.

— Да потому что ты же сама и показала, как, будучи сомножителем подкоренной величины, он допускает любую сверхсветовую скорость движения, при этом отношение скоростей все равно умножается на нуль, и весь корень превращается в единицу. И это лишь ускорит отлет спасательного звездолета и станет еще одним доказательством моей безусловной правоты.

— В том-то и дело, дедушка, что вы правы только наполовину. Об этом вам и не сказал профессор Бурунов.

— То есть как это наполовину? — нахмурился академик.

— Вы правы только в том, что нельзя перенести неподвижного наблюдателя с большей массы на меньшую, скажем, с земного шара на летящего комара.

— Разумеется. Тебе хвала, что ты это убедительно доказала математически. Очевидное труднодоказуемо.

— Но в остальном прав Эйнштейн! Никому не превзойти скорости света, не будет у наших звездолетчиков, достигших субсветовой скорости, того же масштаба времени, как у нас с вами на Земле, тщетно их ожидающих.

— Это почему же, позвольте узнать? — грозно спросил Виталий Григорьевич, тяжело поднимаясь со скамейки.

— Дедушка, милый, не сердитесь на меня. Ничего я еще не доказала. Я только хочу ввести свой «коэффициент несчастной любви» не сомножителем, а слагаемым, притом со знаком минус.

— Похвальное намерение, — отдуваясь и сердито глядя вслед прошедшим мимо женщинам, он снова сел на скамейку. — Стало быть, пока что ты академика Зернова еще не раздела в научном плане донага и в Африку не пустила?

— Доказательств против вас у меня нет… пока…

— Пока? — снова нахмурился старый ученый.

— Да, пока… до появления факта, высшего и единственного авторитета в науке.

— Мудрые эти слова академика Павлова Ивана Петровича! Мудрые… Нынче научные деды для научных внучат неавторитетны. И правильно!

Академик оборвал себя и, привычно опершись подбородком о набалдашник прогулочной палки, задумался.

После долгой паузы наконец он сказал:

— Ты вспомнила про авторитет факта по Павлову, более обобщенно можно сказать о конечном авторитете природы во всяком вопросе! Без участия природы, видимо, задача решена быть не может. Ты как бы шла по кругу и пришла к начальной точке, где Эйнштейн ввел постулат непревосходимой скорости света. Я отверг этот постулат как недоказанный, сам доказательств противного не имея. А ты с чисто женским изяществом выразила наш спор лаконичным математическим приемом. И снова встал коварный вопрос: куда нулик поставить. И оказалась теперь ты перед искушением произвола, как и твои научные пращуры. Я сейчас мысленно корил себя, что сам до твоих выводов не додумался. А может, зря корил? Требуют они, как видим, согласования с матушкой-природой, с милостиво представленным ею фактом.

— Я это понимала, дедушка, но не смела высказать. Все главные возражения против теории относительности опирались на произвольность выбора места неподвижного наблюдателя. У меня они отпадают. Но суть теории Эйнштейна благодаря этому остается чистой и неприкосновенной вместе с ее постулатами и выводами. Увы, не превзойти никому световой скорости, не вернуться в свое родное время нашим звездолетчикам! — И Надя всхлипнула.

Старику стало жаль ее, и он, сердясь на себя, снова откинулся на спинку скамьи, словно впервые рассматривая внучку:

— Удивительная ты у меня, Надежда Крылова! С одной стороны на тебя посмотреть — девчонка девчонкой с веснушками и глупыми фокусами, которые тебе сходят с рук. А с другой стороны, мудрец мудрецом, хоть в тунику дельфийской пифии наряжай. Скажу я тебе: если появится факт в твою пользу, то станешь ты автором не какой-нибудь теории относительности или абсолютности, а теории абсолютной относительности.

Сказав это, академик склонил голову, как будто к чему-то прислушиваясь. Действительно, тихий сигнал был вызовом браслета личной связи на руке академика. Виталии Григорьевич приложил браслет к уху. Лицо его стало серьезным.

— Немедленный вызов к видеоэкрану. Чрезвычайное событие. Спешим. Англичане начали прямую передачу из Мальбарской радиообсерватории очень важных космических сигналов.