Здесь, сейчас и тогда - Майк Чен

– Ошибаешься. Друг никогда не поступил бы так, как ты.

Кин надавил коленом ему на спину – выключайся же, ну!

– …И ты мне не родной.

– Пх… Пех…

Похоже, дело шло на лад. Маркус обмяк, хотя еще пытался дышать.

– Мое место не в будущем, а здесь. Вместе с семьей.

– Пен…

– С моей семьей. Я должен остаться. Ради Миранды.

Стоявший на коленях Маркус заерзал из стороны в сторону, набирая воздух для последнего слова.

– Пенни.

В голове грянул гром. В глазах потемнело, ноги подкосились, и Кин схватился за виски, пытаясь изгнать грозу из черепной коробки.

Освободившийся Маркус отскочил в сторону и повторил:

– Пенни.

Это слово… Его хватило, чтобы в голове у Кина забурлило светошумовое варево.

– Пенни.

Кин упал на спину. Ноги поджались, как у эмбриона. Во всем теле запульсировал невидимый отбойный молоток.

Слово «пенни» он слышал далеко не впервые. Почему же оно так действует, когда его произносит Маркус?

Кин не видел его лица, но, сражаясь с жестяным звоном в голове, услышал извиняющийся голос:

– Прости, что пришлось так с тобой обойтись. Сейчас помогу.

Кин с трудом приоткрыл один глаз. Маркус приближался к нему со шприцем в руке.

– Не надо, – тяжело выдохнул Кин и откатился в сторону, приминая траву и отбиваясь ногами от чего-то бесформенного.

На него навалился тяжелый груз, и шею кольнуло чем-то острым.

Инъекция подействовала моментально. Осколки ледяного взрыва разлетелись по кровотоку.

Перед отключкой Кин услышал, как Маркус бормочет под нос:

– Да, монетка и впрямь счастливая.

* * *

Когда Кин открыл глаза, его запястья горели огнем. Зрение привыкло к виду ночного неба. Он даже сумел отдышаться, глядя, как стоящий на коленях Маркус возится с настройками темпорального ускорителя. Кин понял, что его руки примотаны к прокси-рукояткам – или как там они называются – чем-то наподобие старой веревки, а тело плашмя покоится на пыльной земле.

Да, прокси-рукоятки. За них надо покрепче держаться, путешествуя во времени, чтобы перемещение увенчалось успехом.

Вернулись новые воспоминания. Сначала технические подробности при взгляде на оборудование, а затем другие, не требовавшие аудиовизуальных триггеров. Просто возникли в сознании сами собой.

– Ты что, связал меня?

– Ага. Извини. И прости, что пришлось воспользоваться словом на букву «п».

Маркус застегнул лежавшую у ног сумку и выпрямился:

– Я сжульничал. Ты не был готов услышать это слово, произнесенное знакомым голосом.

– Что все это значит? «Пенни»… Проклятье, это всего лишь монета. Один цент.

– Не могу сказать. – Стараясь не смотреть Кину в глаза, Маркус закусил губу. – Таковы правила. Ты должен вспомнить все самостоятельно. Твой мозг не готов к осмыслению обеих эпох. Первый укол помог тебе, а второй должен ускорить дело. Он, если можно так выразиться, снимет воспаление мозга. Расширит границы сознания. Ты многое вспомнишь, и эти воспоминания уже не вызовут тошноты. Вот смотри.

Он снял колпачок шприца, обнажив короткую иглу в защитном металлическом кожухе.

– Сейчас я тоже приму лекарство. Без фокусов. Никакого риска.

Маркус вонзил иглу себе в шею, надавил на поршень, поморщился и убрал шприц.

– Все. Готово. Для меня это мера предосторожности. Для тебя – способ разбудить память. Но должен предупредить: когда это произойдет, ты можешь почувствовать боль.

Кин встал на колени, но все суставы казались какими-то разболтанными, существовали не вместе, а по отдельности. Он попробовал выпрямиться, но плечи зашлись тупым жжением, и он снова упал лицом в пыль.

– Как долго я провалялся без сознания?

– Минут десять-пятнадцать, что-то вроде того. Больно? Значит, препарат действует. Прости, что связал тебя. Надо было удостовериться, что мы вернемся вместе, – сказал Маркус, напряженно морща лоб. – Ну ладно. Нам пора.

Он еще несколько раз коснулся парившей в воздухе панели, и та исчезла.

– Пусковой цикл инициирован, – объявил бесплотный голос ускорителя. – До старта шестьдесят секунд. Пятьдесят девять. Пятьдесят восемь.

– Подожди, – попросил Кин.

Веревка врезалась в онемевшие руки. Он дернулся, но безрезультатно, как выброшенная на берег рыба.

– Мне нельзя в будущее. Ты говорил, мы друзья. Помоги остаться здесь. Помоги найти какой-нибудь выход.

Кин снова дернулся, и носки кроссовок зарылись в землю, взбив два фонтанчика пыли.

– Умоляю. Я не могу бросить семью. Только не это.

Такое чувство, что он разговаривал с кирпичной стеной. Делая вид, что Кина не существует, Маркус склонился над рукоятками, присел и сжался в комок.

Стандартная поза перед прыжком. Кин прекрасно ее помнил. Ну конечно. Как он мог забыть?

– Сорок пять. Сорок четыре.

– Просто потерпи, Кин, – сказал Маркус. – Скоро ты начнешь вспоминать, зачем…

В сознании загудел гонг, и обмякшее тело Кина проиграло те несколько дюймов, что он сумел выгрызть у гравитации, а в голове что-то снова взорвалось, создав невыносимое давление, и его требовалось стравить – хоть как-то, как угодно. От боли он зажмурился, и в глазах запестрили образы, моментально сменявшие друг друга.

Круглолицая шатенка над кухонной плитой. Кошка с белыми лапами и окрасом морды, как у енота. Человек с футбольным мячом. Машины, летающие промеж высоких зданий. Кольцо на пальце.

– Что, началось? Потерпи, я рядом. Прорвемся.

– Тридцать семь, – отсчитывал нечеловеческий голос. – Тридцать шесть.

Мозг наводнила информация, и подробности вспыхнули так, будто в темной комнате включили свет. Пенни. Акаша. Вид из окон их квартиры. Маркус, брат Пенни.

Кольцо. Его Кин подарил Пенни, когда делал предложение.

– Тридцать одна. Тридцать секунд до старта.

И снова звуковой удар. От него, как после хорошей оплеухи, заныло все лицо. Кин знал, что кричит от боли, но не слышал этих криков из-за безостановочного звона в ушах. Перед глазами промчались новые образы, смешиваясь с остальными, будто в блендере, где каким-то непостижимым образом рождался смысл его жизни.

Миранда. Хезер. Дорога. Бэмфорд. Работа.

Как только стих шум в голове, тело пронзил электрический разряд. Мышцы свело судорогой, шея изогнулась, голова запрокинулась к небу. Снова Пенни, тысячу раз Пенни, коллаж из наслоившихся воспоминаний и водоворота разрозненных нюансов, где единственной константой оставалось ее лицо.

– Пенни, – сказал он скорее себе, а не Маркусу. – Как вышло, что я забыл Пенни?

– Ты не забыл. Цеплялся за ее образ, даже когда отказала память. Образ Пенни, приносящей удачу.

Маркус кивнул на ускоритель. Тот продолжал отсчитывать секунды.

– …Все в порядке. Не переживай. Просто держись.

– Двадцать. Девятнадцать.

Восемнадцать лет назад Кин оставил Пенни и отправился на ничем не примечательное задание. И все же после того вечера в Дейли-Сити, отринув всякую надежду о спасении, он обосновался в этой эпохе, устроился на работу, и Пенни испарилась у него из памяти. Ни лица, ни голоса, ничего.