Вячеслав Рыбаков - Очаг на башне. Фантастические романы

– Теперь скажите мне вот еще что…

Совсем стемнело, но Листровой, накурившийся так, что щипало язык и нёбо, не покидал поста. Он сам уже не знал, чего именно ждет. Следующих чудес. Тот поморок, свидетелем которого он был пару часов назад, был не поморок, конечно, – но отголосок неких невообразимых, Листровой отчетливо это понимал, процессов, идущих Бог знает в какой бездне. Он уже не мечтал понять и стать участником. Он хотел быть хотя бы просто свидетелем еще хоть чего-нибудь. Он не хотел ни загадок, ни разгадок. Он ждал чудес. За одно лишь открытие того, что чудеса все-таки, оказывается, еще бывают, он был благодарен Симагину так, как с детства никому благодарен не бывая. С тех самых детских времен, когда выяснил раз и, казалось, навсегда, что – не бывает чудес.

Окна женщины Аси оставались темными. Остальные почти все уже давно осветились. Надсадно-алые огни машин длинно и часто полосатили сумеречную пустыню проспекта плавными полосами, время от времени – чуть ломаными, когда машины подскакивали на выбоинах как всегда, как везде отвратительного покрытия. Шуршание и стук, шипение и стук. По временам – нестройное бухое пение издалека. Листровой уже давно перестал волноваться по поводу того, что он застанет дома, как его встретят и чем. Ему было до лампочки, как и чем встретит его завтра Вождь. Он ждал.

– Добрый вечер, – раздался голос сзади. Листровой резко обернулся. В свете уличных фонарей, редких и тусклых, Листровой различил Симагина. И снова Симагин, даже в мертвенном, белом свечении, так похожем на освещение морга, был как огурчик – ни синяков, ни опухолей…

– Быстро же вы подлечились. И где ж это у нас такие лекари? – спросил Листровой. На жалость меня, что ли, брал? А на самом деле и не бил его никто… Но нет, ребята определенно говорили, что отоварили паскуду от души…

Чудеса. Чудеса! Вот они, чудеса!!

– Да на мне как на собаке все заживает. – Симагин улыбнулся, и Листровой подумал, что с этим человеком он хотел бы подружиться. Таким, наверное, добрый кудесник и должен быть. Глаза. И улыбка. И конечно, именно вот к такому, такая именно женщина, как Ася, и обязана была прилепиться так, что хоть расстреливай. Ну, понятно.

– Как у вас с победами? – спросил Листровой.

– У нас с победами хорошо, – серьезно ответил Симагин, пришпорив голосом слова "у нас". – По очкам мы его переигрываем уже. Осталось врезать как следует напоследок… Чтоб с копыт долой, скотина.

Впервые в его голосе почудилась Листровому настоящая ненависть. И это было приятно Листровому. А он, понял Листровой, вовсе не равнодушно-добрый Дед Мороз. Боец.

– А кого – его? – не удержавшись, спросил он, хотя понимал, что ответа, вероятнее всего, не будет. А если и будет – то такой, что его не понять.

Симагин потыкал указательным пальцем вниз.

Листровой, казалось, ждал этого; он совсем не удивился. Но спросил, цепляясь за обыденность и сам не понимая, на кой ляд ему, собственно, эта обыденность сдалась и чем она ему так дорога:

– С метростроем, что ли, борьба?

– Угу, – улыбнулся Симагин и кивнул. – С метростроем.

– Ну и как – врежете? – спросил Листровой.

– Да, – ответил Симагин. – Вот буквально через час-полтора. Вы идите отдыхать уже… Господи, я ведь так и не знаю, как вас зовут… гражданин следователь.

– Павел Дементьевич, – сказал Листровой.

– Андрей Андреевич, – будто Листровой этого не знал, ответил Симагин и протянул ему руку. Листровой помедлил мгновение, не решаясь – потом протянул свою, и они обменялись рукопожатием. Рука у кудесника была как рука – небольшая, теплая и не слишком-то мускулистая. Дружелюбная.

– Вы идите отдыхать уже, Павел Дементьевич. Отбой на сегодня. А завтра все будет совсем иначе.

– Лучше?

– По-моему, лучше… Иначе.

– Я вас уже видел тут сегодня, – зачем-то сказал Листровой. – Как-то странно так… С пистолетом.

– Да, я знаю. Это был не я.

– Он?

– Да.

– Я почему-то почти сразу так и подумал. Вы теперь к ней?

– К ней.

– Она вас, – чуть-чуть стесняясь, сказал Листровой, – любит очень. Она тоже… волшебница?

Симагин засмеялся:

– Она-то и есть волшебница. А я – просто ученый. Естествоиспытатель.

Они помолчали. Было странно на душе и тепло, но говорить дальше не получалось – надо было или говорить много, долго, обо всем; либо расходиться, еще раз пожав друг другу руки и отложив разговор до мирных времен. Потому что в перестрелке болтать нельзя. Да к тому же Листровому было очень неудобно задерживать Симагина – его влюбленная женщина ждет. И они действительно снова как следует тряхнули друг другу руки и разошлись в разные стороны, и больше уже никогда не виделись.

В квартире было совсем темно, только кое-где призрачно и чуточку страшно отблескивали темные стекла – настенные часы, которые давно перестали идти, стекла в книжном шкафу, стекла в серванте… Из открытого окна медленно чадил в квартиру ночной воздух улицы, пахнущий пылью, асфальтом и бензином. Но все равно просторный, и от этого приятный. Теплый. Ася сидела, как и вначале, сложив ладони на подоконнике и уложив на них подбородок, и смотрела на человека, который вот уже час, или полтора, или больше – с тех самых пор, как она уселась тут и растворила рамы пошире – стоял на той стороне. Она не так хорошо видела, тем более ночью, в этом свете, который вроде бы и свет, и даже слепит, если смотреть прямо на него – но ничего не высвечивает, намекает только. Однако ей казалось, это следователь, приезжавший к ней в деканат. Ничего не кончилось. Он то и дело взглядывал на ее окна.

А потом, возникнув прямо из темноты – будто не подойдя, а просто сконденсировавшись, – за спиной у него появился Симагин. Его Ася узнала бы в любой толпе, с любого расстояния. Сердце сжалось, Ася перестала дышать. Потом зачастило. Вот он. А вот – я. Что сейчас будет там, между двумя мужчинами внизу? Симагин явно что-то сказал следователю, тот обернулся к нему. Они о чем-то поговорили недолго, потом – вот странно! – обменялись рукопожатием, как друзья, и Симагин пошагал через проспект к Асиному дому, а следователь повернулся и ушел куда-то в сторону метро.

Только бы не подсунуть ему по рассеянности те тапочки, которые надевал сегодня Алексей.

Ася глубоко вздохнула несколько раз и встала. Половицы рассохшегося пола отчаянно скрипели, почти завывали в тишине ночной квартиры, когда она медленно шла к двери Симагину навстречу. Потом она вдруг заторопилась. Вытащила из обувной тумбы тапки, лежащие на самом верху. Как и в прошлый раз, кончиками пальцев, брезгливо, зацепила их за задники и бегом бросилась к окну. Наспех выглянув наружу – не дай Бог еще пришибить кого-то, – вытянула обе руки с тапками за окно и разжала пальцы. Через секунду в шипящей от машин тишине снизу раздался отчетливый двойной шлепок. Тогда она, снова бегом, порскнула в ванную и торопливо, но тщательно, дважды намыливая, вымыла руки. К тому моменту, когда Симагин позвонил, она уже стояла у двери, стараясь выровнять дыхание – и открыла ему сразу.