Вячеслав Рыбаков - Очаг на башне. Фантастические романы

– Извини, Алеша. – Асе было ужасно стыдно. – Ну мало ли ты мне врал… мало ли я тебе врала… Все мы люди. Был муж. Есть и будет.

Ох, не сглазить бы!!

Был, есть и будет есть. Симагин, приходи скорей, гуляш невкусный станет!

Сердце кровью обливалось смотреть на Алешу. Такой был говорливый, уверенный, самодовольный, причесанный… Так ему хорошо было – пришел после рабочего дня отдохнуть, султаном себя почувствовать за бесплатно. ..

Честное слово, у него даже волосы как-то сразу разлохматились. Жалостно.

Да нет, не так все просто. Дело не в султане, наверное; дело не только в столь стимулирующем мужиков гаремном разнообразии сексуальных блюд, а в том, что здесь, с любовницей, он был уверен: его любят просто за него самого – не за редкостные тряпки, утащенные из пресловутого "Товарища", не за то, что он все деньги в дом приносит, не за то, что в поликлинику ходит с младшей и к директору школы из-за старшей, не за то, что проводку чинит и бытовая электроника у него такая, какой ни у кого из приятелей нет – просто за него самого. За то, какой он сам по себе славный человек, интересный собеседник и замечательный мужчина.

Ведь это так важно!

Ведь тогда, по большому-то счету, и деньги приносить куда легче, и к директору ходить, и вообще все. Потому что, когда тебя любят за тебя самого, ты готов сделать все, что угодно. А когда тебя любят только за то, что ты что-то делаешь, ты готов делать лишь ровно столько, сколько необходимо, чтобы тебя любили.

Ох, это я от Симагина заразилась любовью к возвышенным, умным и обобщенным рассуждениям. На самом-то деле все куда как проще. Могучий и гордый самец пришел перепихнуться на халяву – а я ему серпом по…

– Это Антонов отец, что ли? – уныло спросил Алексей.

– Да, – сказала Ася. Не вдаваться же сейчас в подробности. Алексею-то какая разница. И, положа руку на сердце, Симагин был Антону куда лучшим отцом, чем этот… как его… Антон.

– Ну, понял… – протянул Алексей. – Понял… – Он нерешительно ерзал на стуле; надо было вставать и уходить, но не хватало решимости подняться, потому что, стоит только это сделать, сесть снова уже не доведется никогда. – Ну, смотри… Может, конечно, это и к лучшему. А вдруг… Знаешь, я тебе позвоню месяца через два…

– Не надо, – сказала Ася. Она прекрасно поняла, к чему он клонит. – Если ты надеешься, что мы с ним опять разбежимся, то… В общем, не звони.

Он все-таки попытался взять себя в руки. Даже кривовато улыбнулся.

– Не пожалей, – сказал он, изо всех сил стараясь сберечь лицо. Надо же как-то дать дуре понять, подумала Ася, какое сокровище она теряет. – Ты уж, как я понимаю, полжизни пробросалась. Может, хватит журавлей-то ловить?

Вот как он заговорил! Ну что за мелкая душонка!

– Лешенька, – сказала она и с удивлением поняла, что, пожалуй, так ласково и не называла его никогда до сих пор. – Не обижайся и не сердись. Хоть постарайся. Ты очень хороший. Извини меня, пожалуйста.

И тогда он все-таки встал. Тут же вскочила и она.

– Ладно тебе, – желчно сказал он. – Совет да любовь, желаю здравствовать.

Глаза побитой собаки… побитого суслика. Господи, да как же жалко его! Да хоть раздевайся, чтобы чуток его успокоить! Никогда еще она не чувствовала к нему такой нежности. Вообще никогда не чувствовала к нему нежности – только сегодня. Да что же это такое!

– Лешенька, – умоляюще сказала она, – ну извини. Ну дура-баба, ну что с нее возьмешь!

Он не ответил, только уголок губы раздраженно дернулся. Он пошел было в коридор, но остановился и, оглянувшись, напоследок оглядел ее с головы до ног. На ноги глядел особенно долго – и она не мешала ему; терпела, стояла спокойно. Платье она сегодня надела хоть и не мини, но все-таки в обтяжку и сантиметров на пять выше колен; много лет она не позволяла себе таких развратных маскарадов.

– Красивая ты, – сказал он каким-то новым голосом, мужским – сдержанно и спокойно. – И совсем еще молодая… – запнулся. – Вот почему ты сегодня такая красивая. Счастливо, Ася.

Она заботливо подняла и подала ему его "дипломат", потом, не зная, как еще приласкать выгоняемого, зачем-то подала ему его полуботинки. Потом открыла перед ним дверь. Потом – закрыла ее за ним. Они не сказали друг другу больше ни слова; она подумала, что, наверное, надо бы его хоть в щеку поцеловать на прощание – сколько лет все ж таки он был ей не совсем чтобы чужим человеком… но побоялась обидеть. Да, сказать по совести, не хотелось ей его целовать. Ей хотелось целовать не его.

А когда дверь захлопнулась за ним, Ася поняла, что мосты действительно сожжены. И не потому, что она прогнала любовника. И не потому, что, если Симагин ее обманет, она останется теперь совсем одна; с Алексеем она и так была совсем одна. А потому, что каким-то чудом снова обрела способность сострадать даже чужим, даже тем, кто ей не нужен – и кому, в сущности, совсем не нужны ни она, ни ее сострадание.

Именно это значило, что жить как прежде она уже не сможет.

А Симагин все не шел.

И она поняла. Это оказалось проще простого.

Он хочет прийти так же поздно, как она к нему третьего дня – чтобы уже невозможно было уехать, чтобы она сама наверняка предложила ему остаться. Как приятно будет сказать ему: оставайся, Андрюша, я тебе постелю… Какая он умница, какой он молодец! Никуда он сегодня от меня не денется!

Умиротворенная, благостная, она достала сигареты – ожидая Симагина с минуты на минуту, она не решалась закурить, зная, как он не любит эту отраву, а теперь в запасе оказалось по меньшей мере еще с полчаса, а скорее, и больше того, дым успеет выветриться, – уселась снова перед окошком, закурила неторопливо и стала преданно, терпеливо ждать.

Растерянный и злой, и словно бы очень усталый, буквально выпотрошенный усталостью, навалившейся ни с того ни с сего, Алексей вышел из подъезда и остановился на тротуаре, ожидая, когда можно будет перейти улицу и двинуться к метро. Несмотря на поздний час, машины шли одна за другой. Пробросается, думал Алексей. Пожалеет еще. А я ведь и действительно собирался Яшку попросить повыяснять про ее Антона, когда он поедет в Свердловск… или как там теперь его называют, запутался уже от переименований… Екатеринбург? Или опять уже Свердловск? В общем, собирался, честно собирался… прилгнул ей немножко, правда, будто уже это сделал – но ведь разницы никакой. Ну кто еще будет о ней так заботиться? Тоже мне, сокровище!

Может, вернуться? Поговорить еще? Может, она немножко покривила душой, и не так уж у нее гладко с этим… мужем, или кто там? Может, она просто на понт меня, что называется, взяла – элементарно подразнить решила, как это у них, у женщин, бывает иногда. Просто чтобы поревновал. Благоверная его не гнушалась такими штучками. В гостях вот недавно притворилась, что ей плохо, испортила вечер, он побежал машину ловить, чуть с ума не сошел, пока до дому ее довез – а она и говорит: мне интересно было, как ты станешь реагировать… Нормально. А он, дурак, сразу на Асю расфырчался и ушел…