Антон Первушин - Свора Герострата

И как всегда мысли об этом отбросили меня назад, на четыре года в прошлое, к тому парнишке, ПЕРВОМУ моему…

Это было под Аскераном. Мы остановились в небольшом поселке, у сельмага, думали купить какой-нибудь минералки: чертовская жара. Костя с Лехой вышли, я остался на БТРе, сняв каску и рискуя таким образом схватить солнечный удар, но уж очень неприятное ощущение возникает на стриженной макушке после многочасовых передислокаций в изнуряюще-знойный день.

Ребята двинулись к сельмагу, и тут из кустов, всего в десятке шагов правее, грянула очередь. Стрелял, видно, новичок, не заматеревший боевик: промахнулся на два метра — не меньше. Костя и Леха упали в пыль, не успев даже выругаться. А я, хоть и с секундным запаздыванием: тоже ведь новичок — вскочил на БТРе и одним махом высадил целый магазин по кустам, где прятался стрелок. В ответ жалобный стон и — больше ничего. Я так и застыл в полный рост на броне, автомат — наперевес. Только краем глаза видел, как Костя отчаянно машет мне с земли: мол, укройся, не все еще кончено…

Но он ошибался. Все уже было кончено.

Через минуту они с Лехой встали и очень настороженно приблизились к кустам. Раздвинули их, постояли, Леха небрежно забросил автомат на плечо. Спустился и я на дорогу, на подгибающихся зашагал к ним. И увидел ЕГО: парнишку лет шестнадцати в грязном комбинезоне защитного цвета, разорванном в клочья моими пулями. Увидел его мертвого — да, мертвого! — со струйкой черной крови от уголка рта вниз по щеке, с приоткрытым глазам, мутнеющим, не способным более видеть мир и нас, своих врагов, над собой.

И Леха сказал, кривя губы:

— Поздравляю с первым!

А у меня потемнело в глазах…

Да, с того момента я знал, что такое падаль, рвущаяся к власти.

А еще я вспомнил Смирнова — эти двое, Эдик и парнишка, вдруг соединились в моем сознании: но ТАМ все-таки была война, а здесь-то, ЗДЕСЬ за что?! — вспомнил его отстраненный, подернутый дымкой взгляд, и подумал, что если мне самому уготовано такое будущее, то лучше попробовать помешать его приходу прямо сейчас. Потом будет поздно.

Потом — всегда поздно…

Как я очень скоро узнал, Мишка был неоткровенен со мной в тот день. Он располагал большей информацией, чем я, но, нужно отдать ему должное, в отношении своем к ситуации не лукавил. Он действительно верил, что «падаль не пропустить», «землю зубами грызть» будет к лучшему, иначе — неизбежно бы сфальшивил, а я бы уловил фальшь.

— Успокойся, — сказал я Мартынову. — Меня больше не требуется убеждать. Я с тобой…

Когда я двумя часами позже вернулся домой, мама мне сообщила, что звонил некий Скоблин («Что это у тебя за новый приятель появился?») И просил передать, завтра меня ждут на вечеринке («Смотри, не загуляй, Боренька!»), И он зайдет за мной к восьми.

Глава двенадцатая

— Куда-нибудь в новое место?

— Туда же, к Семену.

Мы доехали на метро до «Елизаровской», и всю дорогу: более получаса в раскачивающемся вагоне — Венька Скоблин молчал, хмуро смотрел в сторону.

— Что не весел сегодня? — поинтересовался я, когда мы поднимались по эскалатору.

— Нет настроения, — отвечал он с заметным усилием. — Наверное, магнитные бури… Сейчас много магнитных бурь…

— Ну-ну, — усмехнулся я.

На улице было уже совсем темно. Снова приморозило, лужи растаявшего за день снега покрылись твердой, хрустящей под каблуками корочкой гололеда.

Венька проводил меня до парадной и остановился в нерешительности, пропуская вперед.

— Что встал? — спросил я, оборачиваясь к нему.

— Мне сегодня быть там не нужно, — признался он, отводя взгляд. — Так Герострат распорядился.

— Вот как? Это что — традиция? — я внимательно его разглядывал.

— Вроде того, — отвечал Скоблин.

— Посвящение в члены Ордена? — подначивая, иронизировал я, хотя и понимал, что перегибаю палку.

— Увидишь, — сказал Скоблин без выражения, повернулся и медленно пошел прочь.

Ох, как мне это не понравилось. Даже затрясло всего, когда я смотрел ему в удаляющуюся спину — белый прямоугольник в сумраке двора.

Неладное, я снова почувствовал неладное, и идти на «вечеринку» мне сразу же расхотелось.

В добавление к этому прибавилось ощущение, что за мной наблюдают. Я воровато огляделся.

Пусто во дворе, хотя вроде бы время еще детское. Впрочем, сегодня холодно, да и сериал какой-нибудь очередной все смотрят. Ветер ворошил собранную дворником в кучи пожухлую листву, поскрипывали качели над песочницей, и звук этот — тихий, протяжный — в холодной пустоте двора окончательно укрепил меня в уверенности, что идти сегодня на встречу с Геростратом не стоит.

Я уже шагнул было в сторону арки, но тут распахнулось одно из освещенных окон третьего этажа, и Герострат собственной персоной высунулся в него по пояс. Все такой же лысый, в поношенной афганке.

— Боря, мальчик мой, — позвал он ласково. — Ну что же ты не идешь? Мы заждались.

— Сейчас, один момент, — сказал я, собираясь все-таки нырнуть под арку и бежать отсюда куда подальше, но тело, которое всегда было послушно мне, вдруг отказалось выполнять лихорадочные распоряжения мозга.

Ноги понесли меня в противоположную сторону, к парадной, и вот тогда я понял, сразу дошло, что недооценил я все-таки Герострата; что где-то он все-таки меня поддел, как тех ребят из «пятерки»; не помог мне, значит, блок от Леонида Васильевича, и остается только один вопрос, насколько я послушен? Настолько же, насколько Люда, раздевавшаяся по первому его слову, или все-таки есть у меня еще лишняя степень свободы?

Но когда, черт вас всех побери, когда он успел?! Я же ничего такого не помню! На меня же не действовало!

«ЧТО Ж, — СКАЗАЛ ГЕРОСТРАТ, ДОВОЛЬНО ОТКИНУВШИСЬ НА СТУЛЕ. — ЭТО ТО, ЧТО НАМ НУЖНО!».

А это еще откуда? Откуда?..

Я не успел додумать. Я поднимался по лестнице. Теперь я знал, что мне предстоит драка, а в драке любая мысль — только помеха. Я собрался. Потом додумаю, решил я.

Меня встретили. Два шкафоподобных типа с одинаково угрюмым выражением лиц. Телохранители.

Один аккуратно запер за мной дверь, другой сделал приглашающий жест. Они провели меня в комнату, но не ту, где происходило первое «собеседование», а в другую — обставленную под кабинет: ни тебе телевизора с видеомагнитофоном, ни тебе стола с обильным угощением, ни серванта с фарфором и хрусталем — более просто, более деловито: ковер, стол, бесконечные полки с книгами, четыре кресла, яркое освещение. На столе: стопки бумаги, бронзовое пресс-папье, фарфоровая пепельница в виде свернувшегося калачиком и положившего на лапы умную свою лобастую голову дога.