Алексей Калугин - Форс-мажор (сборник)

Ознакомительный фрагмент

Темная, влажно поблескивающая лужица, растекающаяся вокруг головы Марвина, становилась все больше.

Странно, но, видя направленный на меня ствол пистолета, я не испытывал страха. Мне только было несколько не по себе. Как если, позвонив по телефону малознакомому человеку и услыхав голос в трубке, начинаешь сомневаться, правильно ли набрал номер, и вместо того, чтобы представиться, пытаешься подыскать извинения.

— А в чем суть? – спросил я у официанта.

Он сосредоточенно сдвинул брови к переносице.

— Суть чего?

— Всего, – я сделал широкий жест рукой, как будто хотел объять им если не весь мир, то весь зал ресторанчика «Острова Длинного Ганса» вместе с молотками, пилами, балалайками и рожками, развашенными по стенам.

— Вопрос неконкретен, – покачал головой официант, как будто с сожалением даже.

Хорошо, я иначе сформулировал вопрос:

— Зачем вы убили Марвина?

Официант быстро глянул на простреленный затылок любителя креветочных голов, как будто хотел убедиться в том, что дело сделано как надо.

— Это был не Марвин.

— Кто же тогда?

— Маврин. Павел Геннадьевич Маврин.

— И что?

— Что?

— Вы прострелили ему голову.

— Я знаю.

— Зачем?

— А вот это, Петр Леонидович, – лукаво прищурился официант, – знать вам не полагается.

— Ну, здорово, – удрученно кивнул я. – Вы подходите, убиваете моего собеседника, а я даже не могу узнать, в чем его вина.

— Вы снова неверно формулируете. Маврин ни в чем не виноват. Во всяком случае, сам он не чувствовал за собой никакой вины… Я так думаю… Понимаете, Петр Леонидович, для того, чтобы убить человека, вовсе не обязательно считать его в чем-то виноватым.

— Только не говорите, что вы с ним были друзьями.

Официант снова, на этот раз оценивающе, посмотрел на мертвеца.

— Нет, – едва заметно качнул головой он. – Друзьями мы с ним не были. Я впервые его сегодня увидел.

— Но вы знаете его имя.

— Да.

— И вы его застрелили.

— Само собой.

— И вы знаете мое имя.

— Конечно.

— И – что?..

— Петр Леонидович, – тяжело вздохнул официант. – Если хотите получить ответ, задавайте конкретный вопрос.

— И вы на него ответите?

— Я говорил в общем, о языковой культуре… Вот скажите, у вас дома есть словарь Даля?

— Какое это имеет значение?

— Я, между прочим, в отличие от вас задал совершенно конкретный вопрос. Для того чтобы ответить на него, достаточно сказать «да» или «нет».

— Нет.

— Что и требовалось доказать!

— И что же это доказывает?

— Вы не понимаете то, что вам говорят.

— Марвин… Или, если хотите, Маврин давал мне странные советы…

— Не более странные, чем те, что дает вам майор Ворный.

— Вот! – я щелкнул пальцами и направил указательный на официанта. – Именно об этом я и хочу поговорить.

— Нет-нет, – официант, будто вдруг испугавшись чего-то, быстро-быстро затряс головой. – Об этом мы говорить не станем… Маврин уже сказал вам все, что требовалось. И даже больше.

— Но я ничего не понял.

— От вас, Павел Леонидович, требуется не понимание, а исполнение. Строгое и неукоснительное исполнение полученных директив.

— Маврин сказал, что в Облонске меня убьют.

— Точно, – кивнул официант.

— Но сейчас вы грозите мне пистолетом.

— Такова жизнь, Павел Леонидович.

— И что вы от меня хотите?

— Чтобы вы отказались от поездки в Облонск.

— Хорошо, откажусь. Я могу идти?

— Как-то неискренне вы это сказали, Петр Леонидович, – официант с сомнением поджал губы.

— А как можно быть искренним под дулом пистолета?

— Я должен быть уверен, что вы не поедете в Облонск.

— И что же я должен сделать, чтобы убедить вас в том, что не еду?

— Даже и не знаю… – официант в задумчивости постучал глушителем по краю подноса. – Может быть, вам для этого нужно умереть?

— Не уверен, что это хорошая мысль.

— Я тоже… Но другой у меня нет.

— Давайте подумаем вместе.

— Хорошо… У нас пока еще есть время.

Я машинально достал из кармана часы, щелкнул крышкой, взглянул на циферблат.

— Начнем? – я посмотрел на официанта как можно дружелюбнее. Он коротко кивнул. – Может быть, расскажете мне о себе?

— Зачем? – насторожился официант.

— Хотя бы скажите, как вас зовут… Должен же я к вам как-то обращаться.

— Называйте меня Исмаил.

— Исмаил… – я оценивающе посмотрел на официанта. Коротко остриженные светло-русые волосы, круглое лицо, голубые глаза, нос пуговкой, подбородок с ямочкой… Нет, на Исмаила он определенно похож не был. – Хорошо, пусть будет Исмаил. Чем вы занимаетесь, Исмаил?

— По-моему, вас сейчас не это должно интересовать, Петр Леонидович.

— Верно, – согласился я. – Вы уверены, что в Облонске меня убьют?

— Ну, может, не в самом Облонске… Вас могут убить в самолете.

— За то, что по моим следам прорастают информационные башни?

— Это хороший мотив для убийства, – с видом знатока заметил Исмаил.

— Может быть, и хороший, но явно недостаточный.

— Вы так считаете? – Исмаил усмехнулся. – Посмотрите-ка на угол стола, Петр Леонидович… Видите?

Там, куда указывал взглядом Исмаил, над мореными досками стола примерно на полтора сантиметра вверх поднимался серебристый конус с округлой вершиной, похожий на проклюнувшийся из-под земли шампиньон, – росток информационной башни.

— Ну надо же… – только и смог проговорить я удивленно.

— Вот так-то, Петр Леонидович, – многозначительно произнес Исмаил. – Спор вокруг много, но прорастают только те, что оказались активированы информационным полем.

Лужица крови, вытекавшей из простреленной головы Маврина, изменила форму. Теперь она была похожа на амебу, вытянувшую ложноножку в сторону ростка информационной башни. Миллионы суспендированных в ней крошечных, невидимых глазу универсальных информационных носителей разом устремились в одном направлении, чтобы принять участие в воссоздании жизненно необходимой им структуры. Они не знали, что прежде, чем башня вырастет до размера, позволяющего ей самой генерировать информационное поле, ее росток будет обнаружен и уничтожен бдительными и вездесущими сотрудниками Госбезопасности.

— Уничтожение ростка информационной башни похоже на аборт, – вслух повторил мою мысль Исмаил. – И в том и в другом случае речь идет об искоренении жизни, которая сама еще не осознала себя таковой. Но, – закончил он многозначительно, – это необходимая мера.