Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет

Ознакомительный фрагмент

Целый год мама перебирала в папином кабинете бумажку за бумажкой, прослушивала пленку за пленкой. Целый год, плохо разбираясь в новейшей химии, искала то, над чем бился отец – состав пластмассы, совершенно не пропускающей радиоактивные потоки.

Мама никому не говорила об этой своей работе, ни у кого не просила помощи, никого не хотела отрывать от дела. Даже я в своем “Малахите” узнал о том, что сделала мама, только из последних известий по радио.

Она расшифровала все путаные, исчерканные черновики отца. Она нашла все последние формулы, разобрала торопливые, сокращенные и запутанные записи, которые сделал отец в последний вечер, перед уходом на то роковое испытание.

И теперь лаборатория, которой руководил отец, уже завершает дело. Там начали было все заново. Но мамин труд позволил им перенести работу сразу на последний этап.

И хотя наш корабль полетит еще с прежней – тяжелой, просвинцованной обшивкой, на следующем корабле ее уже не будет. Следующий корабль обошьют отцовской пластмассой, и он будет легче и людей возьмет намного больше.

Пластмасса оказалась невиноватой в том взрыве цеха, который погубил отца. Испытание недавно повторили на новом оборудовании – и все прошло нормально. И пластмасса не пропустила нейтронов. Видно, в том старом цехе просто свихнулся один из киберов и неверно замкнул цепь. А пластмасса – надежная. Отец не зря работал.

Вернув эту пластмассу людям, мама отправится с нами. И будет на Рите больше одним врачом. И будет на Земле одной вдовой меньше.

Сейчас мама где-то на пути к Антарктиде. Она решила слетать на прощание в тот подледный поселок, где добывают алмазы и где она встретила и полюбила отца.

Оттуда она еще полетит на Огненную Землю и затем – в Рио-де-Жанейро, на любимый свой пляж, где также многое для нее связано с папой. А потом еще проведет недельку дома. И это наверняка будет самая тяжелая для нее неделя – в пустом доме, где остались лишь старый, бездушный робот Топик да воспоминания.

По-моему, не нужно было бы маме этой недели. Но мама так решила, и я не посмел ее отговаривать.

Чудно! Даже не верится, что через какие-нибудь два месяца мы уже будем на Третьей Космической станции, где монтируются и откуда уходят корабли на Риту. Что через три месяца мы уже будем застывшими льдинками в каютах затерянной в Бесконечности “Риты-3”. Совершенно не верится в это! То есть мозг понимает, что это – будет. Но чувства пока не приемлют. Словно подобное должно случиться с кем-то другим, не с тобой.

Интересно – у всех так или только у меня? Надо будет спросить у Бируты. Или у Али – когда вернемся в “Малахит”.

Он ведь тоже летит – мой дорогой, горячий Али. Летит вместе с Аней Кузьминой, беленькой-беленькой вологодской девчонкой, которая стала его женой и подругой Бируты.

А вот Марат Амиров не попал в список. Даже не понимаю, почему. Он в пятерке сильнейших историков “Малахита”. Но попали только двое из них. Может, на Рите, по земным представлениям, пока не требуется много историков? Правда, Марат и его жена Ольга – первые в списке дублеров. Но это небольшое утешение. Придется ли кого-то дублировать? Кто откажется от полета? Разве что случится несчастье...

Впрочем, загадывать рано. Пока что объявлены почему-то только пятьсот восемьдесят фамилий. А полетят шестьсот человек.

Как это ни странно, но летит и Женька Верхов. И с ним – розита Гальдос, красавица-кубинка, лучшая певица нашего лагеря.

Весь “Малахит” с первых дней восхищался Розитой. Столько парней крутилось вокруг нее! И, хотя я никогда не был в их числе, Бируте почему-то долго казалось, что меня в их число тянет.

Это были все чудесные парни, и я не могу понять, почему Розита выбрала Женьку.

Правда, Женька держался в “Малахите” очень спокойно и солидно. И вполне профессионально работал в нашей лагерной киберлаборатории. Но работал без блеска, без выдумки – ни одной новой идеи. Впрочем, ничего другого я и не ждал от него.

Он явно не добивался здесь славы, как добивался ее в школе – яростно и беззастенчиво. Он очень охотно аплодировал здесь другим – например, Али, который не раз будоражил “Малахит” своими новыми скульптурами и декоративными панно.

У Женьки уже была готовая слава талантливого изобретателя, и многие ждали от него новых изобретений, и я не раз слышал, как его спрашивали:

– Над чем работаешь сейчас?

Женька в таких случаях загадочно улыбался и отвечал:

– Если получится – узнаешь. А не получится – чего болтать?

Он был скромен. Он так и держался – скромным гением. У него это получалось.

Но я был совершенно, я был абсолютно уверен, что ничего нового он не выдумает, ни над чем в одиночку не бьется.

Зато бился я. После гибели отца, после того, как все определилось и накрепко сложилось у нас с Бирутой, я работал очень много и сделал все, что должен был сделать на Земле.

Три месяца назад я передал Уральскому промышленному управлению радиофоны с запоминающим устройством на десять номеров. У них стандартный размер и стандартные длительность и дальность действия. И их батареи ни в чем не уступают прежним, хотя меньше и легче их.

– Задали вы нам работы! – сказал мне представитель управления. – Теперь ведь надо перестраивать производство!

Первую партию новых аппаратов обещали сделать быстро – к нашему отлету. Так что мы увезем с собой на Риту радиофоны с моими “поминальниками”.

Об этом говорили по радио и, как когда-то Женьку, таскали меня на телестудию. После передачи Женька Верхов первый подошел и поздравил меня.

– Вот видишь, – сказал он. – И ты добился! Я же тебе предрекал!

Он предрекал совсем другое. Но я не стал уточнять – кивнул ему и отошел. До сих пор неприятно с ним разговаривать. Довел я до конца и коробочки эмоциональной памяти. У меня уже есть пять штук с обратной связью – от коэмы в мозг. Нигде больше нет таких. Но о них я пока не говорю. Не хочу шума. Не хочу, чтобы вспоминали об “изобретении” Женьки и объявляли меня его последователем или даже учеником.

А ведь могут! Потому что никто не знает, как было все на самом деле. Никто, кроме Тани.

Это она еще в начале девятого класса подкинула мне книжку старинного фантаста, которую читал Михаил Тушин на корабле “Урал”. Тот фантаст выдумал коробочки эмоциональной памяти. Но в его время их не могли сделать – не было отправных приборов, не умели улавливать и анализировать биотоки. А в наше время – умеют. И различные схемы анализатора биотоков широко известны. И я решил воспользоваться ими, чтобы создать коробочки эмоциональной памяти, о которых мечтал тот фантаст.

Вначале у меня ничего не получалось. Диктуешь, диктуешь в такую коробочку, а потом подключишь ее к экрану – и никакого толку. Одни тени! Обычный анализатор биотоков дает линии, а у меня – тени. Вся и разница.