В Храмов - Сегодня - позавчера_2

Я взохнул.

- Так я под ним оказался. А он - взорвался. Кто-то, наверное, ему в корму добавил. И вот тогда я и разговаривал с Ангелом.

- С каким ангелом?

- Не воспитанным - он не представился. Он сказал, что долг мой не уплачен, что я должен встать и пойти. Я встал и пошёл. А он меня за руку вёл. Я видел другой мир. Там я видел очень много чудного и странного. Люди одеты по-другому, спешили все куда-то. Там все носятся, как угорелые. Меня никто не видел. Он сказал, что русские должны успеть сделать ядрён-батон не позже американцев. И отвечает за это - Берия. Баланс восстановиться, человечество будет спасено. Потом я опять оказался под сгоревшим танком. Он сказал, что я видел будущее, которое ускользает, потому что их противникам, человеконенавистникам, удалось убрать из Игры Маршала Жукова. Там, для них, он был важен. Я должен идти, найти в лесу Голума и спасти Человечество. Всё. Он исчез. Я думал, что это меня так сильно контузило, что я бредил. А когда мои ребята показали мне эту прозрачную зажигалку, меня как током пробило - там, в бреду, прямо передо мною парень прикуривал от такой зажигалки. Это был Голум.

- Красивая сказка. Товарищи, вы ему верите? - спросил, насмешливо, голос.

- Как хотите. - ответил я, - Это ваше дело, верить мне или нет. Я только вот что попрошу: Лаврентий Павлович! Я вас знать не знаю, но многие мои друзья жизни положили, чтобы предупредить вас. Мы отринули усталость, трое суток без еды и сна бежали, не останавливаясь, по лесу и болоту. Каждый из нас был ранен. Но мы вырвались из мешка. И, если надо, положим жизни и остальные. За вас Ангел просил. От вас зависит судьба человечества. В минуты слабости или сомнения, вспомните, что мы не колебались, вспомните, что стоит на кону. Ангел просил передать - будущее не предрешено. Каждый из нас, каждую секунду строит будущее. За судьбу правнуков стоит бороться. Мы надеемся на вас, Лаврентий Павлович. Всё.

- Нет, не всё, - ответил мне голос с кавказским акцентом, - как ты узнал, что я здесь?

- А ради кого меня сюда везли? Ради Кельша и Степанова, при всём моём уважении к ним?

- Ладно. Отсюда ты можешь выйти только нашим сотрудником.

- Без проблем. Только на фронт.

- Нет. Ты отвоевался. У тебя будет другая работа.

- Тогда вынужден отказать. Моё дело - немца бить. Что вы мне предложите? Врагов народа искать? Осназ? Это когда они по несколько суток на брюхе, молча, ради одного пленного? И ни разу не стрельнуть? Это скучно! Надо чтобы рвалось всё! Чтобы тысячи раз умереть можно! Чтобы немцев и танков много!

- В одиночку штурмовать танковый батальон или зачищать три этажа школы?

- Ну, вот, вы понимаете! Я тогда только один этаж очистил. Лестницу наверх ученическими партами завалил и поджёг всё. Они со второго этажа прыгали, а мы их штыками и прикладами! Не смогу я вашу работу делать. Запорю всё!

- Но у тебя получалось! - это голос Парфирыча. Переживает старик.

- С перепугу человек может паровоз обогнать. Не факт, что на олимпийских играх он повторит это. Экспромт и профессионализм - несовместимы.

- Что же. Насильно мил не будешь. Жаль. Мы предложили помощь. Без нашего крылышка тебя ждёт военная прокуратура. Они нам уже все телефоны оборвали. И как ты умудрился столько напортачить? Да, экспромт. Что ему там они впаять хотят?

- Расстрел.

- Это уж через чур. Воевать некому. Пусть заменят на штрафную роту, как поправиться. Верховный как раз издал приказ "Ни шагу назад!". Там и немцев много, и тысячи раз умереть можно, как он и хотел. Прощай, старшина Кузьмин. Да, спасибо тебе от меня лично.

- До свидания, Лаврентий Павлович. И не за что. Не ради вас старался, а за народ свой.

- Дурак? Может его и в самом деле медикам показать? Он ведь и правда - не от мира сего.

- Штрафная рота покажет.

Вот так решилось моя судьба. И в штрафниках можно воевать.

В гостях у "Шурочки".

1942г.

Маршевая рота.

Март по календарю, а морозы трескучие. Правильно говорят: марток - одевай семь парток. Я одет тепло. Теплое бельё, шерстяная комсоставская гимнастёрка и галифе, валенки, меховые трёхпалые рукавицы, ватная фуфайка и штаны, а сверху ещё и полушубок овчинный. Это меня так друзья в штрафники собирали. Сидор за плечами полон сала. В кармане штанов - трофейный "Вальтер", хоть и не положено. А в валенке - штык-нож, пришит ножнами к штанине.

Я иду с строю сотни штрафников. Мы маршевая рота. Идем весь день навстречу зареву и грохоту войны. Это горит столица моей Родины. Там мы пополним штрафную роту 237 стрелковой дивизии.

Большая часть штрафников - зеки. Зачем они на фронт идут - непонятно. Но меж ними и проштрафившимися фронтовиками уже было несколько стычек. Даже я поучаствовал. Подвалил ко мне один такой хмырь, явная "шестёрка", "прощупать" меня решили, значит. Схватил меня пальцами за воротник, сиплым голосом прохрипел:

- Ничё так, шкурка. А народ мерзнет. Может, поделишься, краснопёрый?

Блин, меня даже не разозлило. Отпор в таких случаях надо давать очень жёстко, чтобы не повадно было. Одним резким движением рук стряхнул рукавицы - они упали к ногам. Я схватил его за пальцы, резко, аж захрустело, вывернул вверх, зек, соответственно, с воем, - вниз, упал на колени. Я сбил с него левой рукой шапку, схватил за ухо, крутанул. Зек, вопя, как сирена воздушного предупреждения, развернулся на коленях на 180 градусов, лицом к толпе и к тем, кто его послал меня "пробить". Правой рукой я уже достал из валенка финку:

- Кто прикоснутся ко мне - потеряет какую-либо часть тела, - громко сказал я и тут же отсёк ухо этому зеку.

- Кому урок будет невдомёк - замочу!

- Кузьмин! Отставить!

О! Младший политрук нарисовался, затвором щелкает. Вообще-то, он нормальный пацан, только вынужден командовать маршевой ротой штрафников, а это тот ещё сброд.

- Что ты наделал, Кузьмин? Как он теперь стрелять-то будет? Зачем пальцы-то ломаешь?

О, как! А ухо - это нормально?

- И, правда! - всплеснул рукой с финкой я, - что ж его теперь в госпиталь? Мы воевать пойдём, а он отлёживаться? Нет, так не пойдёт!

Завершая взмах рукой, финка вонзилась в основание шеи, у ключицы. Выдернув нож, толкнул тело вперёд. Струя крови брызнула на толпу штрафников. Я присел, стал вытирать лезвие о ватник зека, смотря прямо в глаза его "пахану" - Митьке Сивому.

- Кузьмин, встать! - голосом, сразу зазвеневшим сталью, приказал младший политрук, - ты арестован.

- Я в курсе, товарищ политрук. Более того, я осуждён за подобные неоднократные живодёрства к "шурочке". Арестовывай, отправляй в тыл, меня посудят-посудят и присудят штрафроту. А пару месяцев я в тепле посижу.

- Я тебя сейчас на месте шлёпну!

- И через месяц присоединишься к ним. Пройдёшь моей дорогой. До "шурочки". Выпиши себе билет в один конец.