Радий Радутный - Мозаика странной войны

— Ну чего ты там раскорячился? — донесся со двора недовольный женский возглас. — Полей никогда не видел?

Человек вздохнул, привычно ссутулился и обреченно побрел вниз.

— Глину кто месить будет? — встретила его жена, уперев руки в крутые бока. — Соседа попросим?

«Черта попроси…» — мелькнуло в голове мужа, но он благоразумно оставил эту мысль при себе. Выслушивать длинную проповедь о необходимости замесить глину, оборвать виноград, заделать дырку в заборе, через которую куры лазят к соседке, а та, воровка, и свинья к тому же, уже одного петушка палкой покалечила, и о том, что думать о детях надо, и есть надо вовремя, пока горячее, а не когда все остынет, и в кого ты такой уродился, ничтожество, и плинтус неделю прибить не можешь… — все это он слышал неоднократно, и в таких вариациях, что удивлялся, как это возможно каждый раз придумывать что-то новое — однако же любимой жене это удавалось.

Глина была холодной и вязкой, и отвратительно чавкала под ногами, а солома колола босые пятки, недовольно-воспитательное ворчание время от времени доносилось то из кухни, то из свинарника, пот со лба капал в рыжую жижу под ногами, и вредные размышления о бессмысленности всего сущего снова подползали — подло и незаметно.

— Бог в помощь!

Голос был знакомым, но вот интонация — откровенная насмешка — никакой симпатии не вызывала.

Человек поднял голову.

На крыше сарайчика, из-за которого выглядывали два одинаковых странных крылатых механизма, сидел… он сам.

— Что… Кто ты? — прохрипел ошеломленный крестьянин.

— Об это чуть позже, — широко усмехнулся гость. — Сначала скажи — только честно! — как тебе нравится такое вот существование?

— Кто ты такой, чтобы задавать подобные вопросы! — уже возмущенно воскликнул хозяин.

— Хорошо, давай так. Я — это ты. Ты, такой, каким мог бы стать, если бы не…

— Не — что?

— Не все это! — человек небрежно повел рукой вокруг — охватывая жестом весь двор с хозяйством, курами и странно молчащими собаками, поросенком в свинарнике, огородом на полкилометра и прочим, прочим, прочим…

Крестьянин скрипнул зубами. Было ли случайностью, что мысли его так вот совпали со словами пришельца?

— А что есть у тебя? — спросил он со все еще недовольными интонациями.

— Все.

— Как — все?

— А вот так. Денег — сколько угодно… вот только они мне не очень нужны. Техника — сам видишь. У вас вообще такой нет. Бабы — на любой вкус в любых количествах…

— Ну, этим как раз лучше не увлекаться. Вон, с одной справиться не могу, — крестьянин досадливо поморщился.

— С одной? — голос пришельца стал подозрительно сочувственным. — А что, наверное, говорит много?

— Много?! Это называется много? — хозяин хмыкнул. — Это очень много!

— У меня предложение, — наконец перешел к деловой части гость. — Бросай к черту все это… хозяйство и полетели со мной.

— Что? А, нет, не могу.

— Это почему же еще?

— Ну, жена… дети… нет, не могу.

Гость улыбался — молча.

— Хозяйство, опять же… жена, дети…

Гость улыбался.

Все обошлось бы благополучно — для хозяйства, жены и детей, разумеется, если бы жена, бдительным оком углядевшая что-то подозрительное, не выскочила во двор с благородным намерением прогнать очередного друга-пьяницу, и призвать к порядку, то есть к работе своего бездельника, и не успела открыть рот:

— Опять…

Этим «опять» она и ограничилась, а рот ее так и остался открытым, потому что чудовищные черные птицы за сараем и затянутый в черное пилот никак не подпадали под знакомые и привычные категории — но крестьянину хватило и этого. С неожиданной ловкостью он взлетел на опасно затрещавший забор и прыгнул в кабину второго аппарата. Гость тоже среагировал мгновенно, фонари захлопнулись, и только приемник со сбитой настройкой в саду у соседа неожиданно прохрипел насмешливым голосом:

— А как же жена, дети?

И сам же себе ответил:

— А черт с ними!

Через несколько минут с ясного безоблачного теплого неба донеслись приглушенные громовые раскаты.

А еще через минуту женщина, придя в себя, неожиданно завыла и зарыдала что-то вроде: «Да на кого ж ты нас покинул… бездельник чертов!.. бродяга!..», но и на это не среагировал никто, кроме соседки, да и та была озабочена только тем, чтобы ее, волокущую с чужого огорода два кочана капусты, никто не заметил.

Эпизод 11

Трава была пушистой и мягкой до неправдоподобия, воздух — чистым и светлым, далеко-далеко на горизонте высилалась цепочка ЛЭП, а где-то в прозрачной голубизне неба прятался жаворонок, и дразнил людей звонкой задорной песней.

Людей было двое, и сопровождали они небольшую самоходную тележку. Судя по внешнему виду, главной частью тележки был толстый, бронированный, измазанный в глине шланг — впрочем, вся установка так и называлась — «Der Grosse Schlange» — очевидно, у разработчиков было свое представление о юморе.

Впрочем, у эксплуатационщиков оно тоже оказалось своеобразным.

— Какой воздух, а! Ганс, ты принюхайся, какой воздух!

В ответ второй громко этот воздух испортил и захохотал.

— Тьфу! — в сердцах сплюнул первый и весьма заковыристо выругался. — Никакого в тебе романтизьму.

— О, да, — важно согласился Ганс. — Зато у тебя, Иван, никакого.... как это... чувство ответственности и технический знаний.

— Это почему же? — набычился тот, но немец только небрежно ткнул пальцем в один из приборов на панели управления, Иван охнул, снова выругался — на этот раз с другой интонацией, очевидно, обозначающей легкое смущение и поспешно начал вращать верньеры настройки.

— Ха-ха, — Ганс покровительственно похлопал его по плечу. — Можно не так спешить. Я не собираюсь запускать schlange, пока ты не закончить.

Иван возился минут пять, немец успел еще раз продемонстрировать «отсутствие романтизьму», выкурить сигарету и отыскать взглядом жаворонка в небе. Тот не обращал на людей никакого внимания, и самозабвенно выводил свое «тень-тень-тень».

Как колокольчик.

Даже не верилось, что прямо здесь, под всем этим природным великолепием, под тонким слоем земли лежит целый слой перемешанных с глиной костей.

— Кстати, — Иван явно старался отвлечь внимание от своего промаха. — Ганс, а ты не знаешь, кто это?..

Он попытался кивнуть головой в сторону предполагаемых залежей, но поскольку кивать пришлось вниз, получилось черт-знает-что; немец однако понял его правильно.

— Скорее всего, наши ваших, — голос его звучал невозмутимо, и если бы коллега не знал его несколько лет, то ни за что не догадался бы, что Ганс шутит.