Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

— Будут тебе материалы, все, без исключения, — Банник взял себя в руки. — Прямо сегодня же. А пока — соображения какие-нибудь есть?

— Есть, как не быть. Но сначала ответь на кое-какие незамысловатые вопросики. Например: откуда берется энергия? — а, на гнутье стрелок часов, бэ, на нагревание бумаги до температуры четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту...

Банник сосредоточенно молчал, глядел мимо, в сторону. Ни к кофе, ни к коньяку он не прикоснулся.

Баринов развел руками.

— Ну вот, что и требовалось доказать. А талдычишь о какой-то мифической открытости, о доверии... На деле же — сначала ты меня повозишь, а потом я на тебе покатаюсь. Не так ли, Николай Осипович?

Банник внимательно посмотрел на него, потом медленно произнес:

— А если я отвечу: «не знаю!» — что тогда?

— Тогда... На очереди у меня много таких вопросов, и все их я тебе задам, — мстительно пообещал Баринов.

— Вот что, — Банник помедлил, потом решительно поднялся. — Здесь не место. Давай пройдем — ко мне, к тебе... куда скажешь. Там и поговорим.

— Пройти нетрудно, — пожал плечами Баринов и тоже встал. — Ежели говорильня еще не надоела.

Всю дорогу до жилого сектора оба молчали.

Их коттеджи кроме цифры на фасаде практически ничем не отличались — словно номера в гостинице. Даже набор мебели и ее расстановка оказались точно такими же. Но отдать должное надо — уютно, хоть и несколько казенно.

Не сговариваясь, направились не в кабинет, а в гостиную. Хозяин уселся на диване, Баринов выбрал кресло напротив.

— Ты на все требуешь объяснений. Но никак не поймешь — я не могу все это объяснить. Попросту не знаю, — устало сказал Банник, продолжая прерванный разговор. — И очень надеюсь, что сможешь ты.

— Я тебе не верю. Как ты это не поймешь.

— Хорошо. Что конкретно ты хочешь услышать?

— Ты идиот, Банник? Или умело притворяешься? — сказал Баринов ровным, нейтральным тоном. — Ты очень хочешь, чтобы я тебе помог. Тогда колись до донышка, включая все соображения. Я занимаюсь странными снами полтора года, ты — лет тридцать. Это раз. Далее, это ты видишь странные сны, а не я. Ergo, ты для меня представляешь интерес всего лишь как подопытный кролик, не более... И поэтому на первый случай продемонстрируешь тут же все, на что способен — исходя из эффекта Афанасьевой-Банника. Покажешь себя, так сказать, во всей красе.

— А что! — ухмыльнулся вдруг Банник. — Покажу! И с кроликом — тоже согласен... И вообще, — неожиданно признался он, понизив голос. — Если бы ты знал, как приятно иногда быть подчиненным, а не начальником... Давай, Баринов, командуй!

2

До полигона шли длинной, почти километровой аллеей.

Упиралась она в КПП со шлагбаумом. Направо и налево от него тянулась густо натянутая на бетонных опорах колючая проволока. Под навесом у сторожки сидел человек в военной форме, но без знаков отличия. Пригляделся к ним, поднял шлагбаум — молча, как бы даже равнодушно.

За купой вековых деревьев повернули направо и остановились перед двухэтажным зданием красного кирпича с окнами, забранными коваными решетками из прутьев чуть не в руку толщиной.

Банник сказал:

— Вот отсюда все началось. В декабре двадцать четвертого Глеб Иванович Бокий, начальник Спецотдела ОГПУ, назначил Иванова-Барковского врио заведующего лабораторией по изучению электрического излучения мозга человека. Отвели под нее этот домик — бывшую стеклодувную, а потом мастерскую по ремонту телефонных и телеграфных аппаратов.

— А как же Большая Дорогомиловская? — негромко спросил Баринов.

— В тридцать восьмом Бокия ликвидировали, как человека Ягоды и врага народа. Ближайшее окружение тоже шлепнули. Многих сотрудников посажали, в том числе и Барковского, разработки, естественно, похерили. После войны опомнились, кто остался в живых, вернули. В конце пятидесятых образовали несколько новых лабораторий, в том числе тебе знакомую, а здесь, на месте старой, развернули полигон. Два года назад его законсервировали, под Новосибирском открыли новый, современный. А этот... Ладно, пойдем, посмотришь сам.

В здание зашли с торца. Обшарпанную металлическую дверь, ведущую в полуподвал, Банник открыл замысловатым плоским ключом. За ней оказалась вторая, бронированная, как в бомбоубежище или подводной лодке — с кремальерой, и с кодовым замком, словно у сейфа. Не таясь, Банник набрал шестизначную комбинацию цифр, да только Баринов поздно спохватился, запомнил только три последние — три-пять-два.

В свете неярких ламп по стенам прошли гулким коридором до лестницы, поднялись на второй этаж.

«Ага, вот оно как! — Баринов почти с облегчением увидел в первом же помещении привычные занавески-ширмы, за которыми угадывались спальные места, знакомое оборудование на столах у стены и по центру. — Значит, эксперименты по сну все же ведутся. Только спрятаны подальше».

В комнату Банник входить не стал. Он пропустил вперед Баринова, а сам остался в дверях.

— Здесь и дальше на этаже все почти так же, как у тебя, — пояснил он. — А вот внизу... Идем, идем.

— Минуточку.

Баринов втянул воздух носом... Как ни проветривай, как ни наводи марафет, а затхлость нерабочего помещения разом не исчезает. Сколько оно пустует — год, два, пять?

Он прошел вглубь, как бы невзначай, мимоходом провел пальцем по лабораторному столу, по кожуху самописца, по полке стеллажа... Да, генеральная уборка налицо, и не далее как вчера-позавчера — вон как все блестит. Это что ж, специально готовились к его визиту-экскурсии?

Этажом ниже — а спустились уже по другой лестнице — ничего не напоминало биологическую лабораторию, скорее, нечто из области электроники или электротехники, не понять. Однако некоторая заброшенность, даже запущенность ощущалась и здесь. Очень похоже, что по каким-то причинам зданием не пользовались давно.

Но Банник держался легко и привычно.

— Ну что, начнем, пожалуй, — он подвел Баринова к некоему устройству — или прибору? — занимавшего почти целый угол комнаты. — Грубо говоря, это очень точные электронные весы. Вон та пластмассовая пластинка за стеклом — датчик давления, он в вакууме. Вот это — дисплей, показывает, какая сила воздействует на ту плоскость. Следи за мной.

Он сел в кресло перед установкой, щелкнул несколькими тумблерами. Затем демонстративно положил руки на стол и задержал дыхание, вперив взгляд в тот блестящий, словно отполированный, кусок пластика внутри толстого стеклянного колпака. Экран, похожий на телевизионный, засветился, по координатной сетке поползла, оставляя за собой след, яркая светящаяся точка — вверх и вправо, потом вниз, прорисовывая нечто вроде синусоиды.

— И что это значит? — спросил Баринов, когда