Повелители Утра - Эдмонд Мур Гамильтон

мои действия убедили вас в том, что я не совсем лишён цивилизованной этики.

Мехербал покачал головой.

— Сомнительно, что ты вообще смог бы жить на Венере.

— Но здесь, на Земле, вам живётся вполне комфортно. Это должно работать в обоих направлениях.

— Ты не понимаешь, — устало сказал Мехербал. — Мы прилетаем сюда всего на несколько коротких лет, а затем возвращаемся, и наши места занимают другие. Мы делаем это на протяжении поколений, следя за тем, чтобы ни один человек не оставался здесь дольше установленного срока — предела безопасности. Знаешь, есть различия. Гравитация, атмосфера и атмосферное давление, климат, химический состав пищевых продуктов.

— Я всё же рискну. Они не могут быть слишком разными, иначе вы вообще не смогли бы здесь выжить.

— Есть ещё и психологический аспект, — сказал Мехербал. — Мы всегда знаем, что возвращаемся домой.

У Мартина по спине пробежал холодок, но он твёрдо сказал:

— Я всё же рискну. Предположительно, Венера — вполне приемлемый мир, с океанами, континентами и городами. К нему можно привыкнуть.

Мехербал кивнул.

— Но для землянина там слишком жарко. И я думаю, что ты был бы разочарован, если бы никогда больше не увидел Солнца или звёзд. В этом главное различие между твоим миром и моим. Ваше небо чистое, но наше всегда затянуто облаками. Нет. Тебе лучше остаться здесь, в своём собственном доме.

— Вот и прекрасно, — с горечью сказал Мартин. — Я рискую своей головой, чтобы спасти вас с Арилл от испанцев, и вот какую благодарность я получаю. Оставайся здесь. Оставайся здесь и позволь испанцам убить себя, пока ты и все твои люди благополучно подниметесь в небо. Если это и есть та справедливость, которой вы учите нас, землян, неудивительно, что мы немного дикари!

Мехербал нахмурился.

— Это один из аспектов проблемы, который я упустил из виду. Есть ли какое-нибудь место, куда ты мог бы отправиться, где был бы в безопасности? Мы могли бы поручить майя охранять тебя…

— Майя не могут защитить сами себя. И здесь нет такого места. Тебе придётся взять меня с собой, Мехербал, если ты не хочешь нарушить все свои принципы и погубить меня так же наверняка, как если бы ты сделал это собственноручно.

Мехербал долго молчал. Затем он промолвил:

— Хорошо, Янез. Ты можешь отправиться с нами.

— Тебе это не нравится, не так ли? — медленно произнёс Мартин. — Ну, возможно, мне тоже. Но я думаю, что Венера не может быть для меня более чужой, чем этот мир, в котором я живу, и где мне вообще нет места.

Но когда он нашёл Арилл и рассказал ей, она тихонько вскрикнула от ужаса.

— Нет! Ты не должен возвращаться с нами в наш мир! Там нас будет ждать только боль.

— Ты бы предпочла, чтобы я остался здесь и был убит людьми Чавеса, когда они придут? — спросил он.

— Нет, — призналась она. — Но они могут и не прийти…

— Если они придут, — сказал Мартин, — я отправлюсь с тобой. Это решено.

Но позже его охватили сомнения. Возможно, то, что сказала Арилл, было правдой — что их разумы находились в разных мирах и никогда не могли по-настоящему понять друг друга.

Он отбросил эту мысль. Они были мужчиной и женщиной, а любовь — это нечто большее, чем привычка или обычай, а иногда даже большее, чем истина и поиск путей её преодоления. Он мог это сделать. Он сможет сделать так, чтобы она относилась к нему так же, как он к ней.

Город ждал. Ждал судьбоносных вестей, которые означали жизнь или смерть. Пирамиды с террасами сияли таким же мягким блеском, как и раньше, люди ходили по улицам, но всё же была разница. Даже воздух казался тяжёлым, лишённым жизни и смысла.

Затем, утром, незадолго до рассвета, гонец из племени майя проскользнул в городские ворота и, запинаясь, сообщил новости.

Чавес выступил из Копана.

IX

Ночь. Последняя ночь на Земле для Эдварда Мартина и людей Утренней Звезды.

Со своего места на вершине высокой пирамиды Мартин мог видеть большую часть города и равнину за стеной, где в бликах света стоял большой корабль. Там всё ещё работали, загружая последние необходимые припасы, и уже началась посадка. Даже на таком расстоянии он мог видеть суматоху вокруг открытых люков, и до него доносились отголоски шума. Очень скоро должна была наступить его очередь. Он пересечёт равнину и займёт своё место в переполненных трюмах корабля, среди этих чужих ему людей, и Земля будет потеряна для него навсегда.

Он был одним из тех, кому предстояло покинуть город последними — в основном потому, что Роул с несколькими молодыми людьми остался помогать Мехербалу на последних этапах эвакуации, и потому, что с Роулом осталась Арилл. Мартин волновался. Со вчерашнего дня не было ни одного гонца с новостями о продвижении испанцев.

Теперь на пирамиде их было только трое — он сам, Арилл и Мехербал. Роул с юношами куда-то ушёл, их лица были каменными, как у людей, отправляющихся выполнять какое-то ненавистное задание, которого невозможно избежать. Улицы города уже опустели от венериан, за исключением одного места у ворот, ведущих к кораблю, Повелители Утра совершали свою последнюю прогулку по пыли этой планеты, которой они отдали свои сердца и которую потеряли. Но теперь между ними возникло нечто новое, новая трудность, опасность и почти невыносимая боль.

Пришли майя.

Весь день они прибывали, вожди и морщинистые старосты отдалённых деревень, охотники из леса, женщины с полей и мельниц. Они заполонили большую площадь под пирамидой и растеклись по улицам вокруг неё. Глядя вниз, в мягком сиянии огней, которые после этой ночи больше не будут гореть, Мартин видел их как огромный гобелен цвета бронзы, испещрённый яркими цветами плюмажей и перьевых мантий, с прожилками белизны льняных одежд. Они были безмолвны, лишь время от времени по ним проносился стон, и изредка кто-то в вскрикивал: отчаянные, безысходные, потерянные.

Мартин смотрел на них. Он смотрел на город, на его прекрасные неземные очертания. Он думал о том, что он значит и что он мог бы значить для человечества на Земле. И осознание того, что всё это должно было погибнуть из-за Чавеса и его войска, наполнило его яростью и печалью.

Он взглянул на Мехербала, а затем снова отвёл взгляд. В этот момент даже взгляд был вторжением. Он хотел что-то сказать, но у него не было слов, ничего не было. Он мог только молча стоять и наблюдать.

Из толпы внизу вышел старый вождь и