Харлан Эллисон - Все звуки страха (сборник)

— А знаешь, — плавно выговорил Поль (опять новый тон — вкрадчивый, приторный и скользкий), — знаешь, ведь я даже не успел побриться. И теперь чувствую себя просто забулдыгой. Ты не против, если мы на минутку заглянем ко мне и я разок-другой проведу по лицу бритвой?

Наивной девочкой его подружка не была. Прошла и замужество, и развод. Девственность с успехом потеряла в пятнадцать лет. И теперь прекрасно понимала, что он ей предлагает. Ясное дело, не в фантики поиграть. Она не спеша обдумывала предложение, прикидывая все «за» и «против». В тот застывший момент вечности, когда и принимаются все решения, она разглядывала мерцающие грани магического куба. И понимала, что идея-то никудышная, ничего в ней хорошего. Последней дурой нужно быть, чтобы всерьез об этом задумываться, и стоит хоть чуть-чуть упереться, — как он сразу пойдет на попятный. Да, да, никудышная идея — из тех, что с порога отбрасывают. И девушка ее отбросила.

— Поехали, — вдруг заявила она.

На следующем же перекрестке Поль резко свернул. Разглядывая сверху ее лицо, он вдруг отчетливо увидел ее шестидесятипятилетней старухой. С кристальной ясностью представил себе, какой она станет в старости. Поверх бело-розового лица девушки он уже видел обрамленнуто той же подушкой серую старушечью маску, в которую это лицо однажды превратится. Рот наподобие шва с глубокими трещинами на губах; под глазами таятся сероватые впадины; темные пустоты по всему лицу, будто кое-какие части пришлось распродать ради сохранения жизни — пусть даже ценой утраты привлекательности. Плоть покрывает черноватая патина, словно прах раздавленного ночного мотылька — мелкий, рассыпчатый пепел крыльев оставил след на поверхности, которую посетила смерть/ Поль пристально разглядывал девушку, и образ ее двоился. Будущее накладывало свой отпечаток на весь облик лежащей перед ним роскошной любовницы, превращая ее в отвратительное скопище изношенных запчастей — в сосуд, опорожненный пустыми страстями. Какая-то смутная, влажная паутина возможности таится вон там — в глазных впадинах, вокруг губ, которые он так страстно целовал, — покрывает ноздри и едва-едва подрагивает над горлом.

Потом видение медленно испарилось с лица девушки — и теперь Поль тупо глазел на бесцельное создание, которое он просто использовал. В глазах ее мерцал безумный, шизоидный свет.

— Скажи, что любишь меня, — пусть даже в шутку, — хрипло прошептала девушка.

В голосе ее прозвучала голодная настойчивость — какой-то напряженный приказ, — и, когда она заговорила, Поль почувствовал, как сердце его словно бы сжала ледяная рука. Озноб мигом развеял уверенность, ощущение власти над настоящим, только-только к нему вернувшееся. Ему захотелось вырваться от нее — прочь, прочь — чем дальше, тем лучше — и затаиться где-нибудь в спальне с беспредельным терпением загнанного зверя.

Но единственный угол, который Поль мог бы для этого избрать, был уже занят. И шло оттуда непонятное ощущение зловещего присутствия какой-то громады. Доносившееся из этого угла дыхание оставалось пока еще затрудненным — но все же сделалось заметно ровнее. Казалось, оно приобрело ритм и размеренность, стоило им только войти в квартиру и потом, во время любовной схватки, когда каждый удар парировался ответным — снова и снова, без конца, — дыхание это с четкостью метронома все набирало и набирало размах. Боже… Боже… тварь обретала форму… форму… форму…

Поль это почувствовал, но не доверился инстинкту.

Глубокое дыхание — хриплое, затрудненное — с каждой секундой становилось все ровнее.

— Ну скажи. Скажи, что любишь меня. Девятнадцать раз — быстро-быстро.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — принялся тараторить Поль, опершись на локте и загибая на левой руке пальцы, — я люблю тебя, я люблю тебя, я лю…

— А зачем ты считаешь? — кокетливо спросила девушка — самая дешевая пародия на наивность.

— Сбиться не хочу, — грубо отозвался Поль и, отодвинувшись от любовницы, плюхнулся спиной на сторону Жоржетты. Неуютно ему там было — будто все ребра и позвонки его бывшей жены отпечатались на постели, сделав ткань комковатой, — но он твердо решил ни за что не позволить этой девке лечь на той стороне.

— Спи, — напутствовал он девушку.

— Не хочу.

— Тогда пойди и повесься! — рявкнул Поль. И что было силы попытался заснуть. Прекрасно понимая, в какую ярость пришла его подружка, он скомандовал себе: СПАТЬ — и робко, вкрадчиво, будто олененок из дремучего колдовского леса, сон пришел и коснулся его. Так Поль опять очутился в давешнем сновидении.

В глаз! Точно в правый глаз! Острие кочерги славно сделало свое дело — и вышло, испачканное растекшимся глазом, кровью и клочками мозга. В ужасе Поль бросился куда глаза глядят — а тот парень отупело преследовал его — живой вопреки всему — преследовал на четвереньках, ползком, как мог — и каждое гноящееся мгновение стремился к нему каждой частичкой своего мертвого тела. Свет звезд и кромешный мрак сменяли друг друга, пока Поль, крутясь и кувыркаясь, не оказался наконец совсем в другом месте. Площадь, кажется…

И толпа, запрудившая шикарную улицу с дорогими магазинами — элегантную улицу (где?) — похоже, на Беверли-Хиллс — улицу, буквально сияющую и искрящуюся, будто ее мыли новейшими стиральными порошками — рычащая толпа двигалась прямо на Поля.

Все в карикатурных масках — загримированы будто специально для какого-то волшебного Марди-грас, костюмированного бала или ведьмовского шабаша, где маски эти представляют реальных лиц, позволяя тем самым их проклинать- Незнакомцы и незнакомки мчались по улице в диком буйстве красок и отчетливых светотеней — в химерическом безумии мчались прямо на Поля- Кошмарная саранча Босха — выблеванный кусок картошки у недожеванного Дали — фрагмент сонного образа Хогарта пантомима во внутреннем круге Дантова Ада. Они направлялись к нему. За ним.

Итак, после нескольких бесконечно долгих и мучительных недель сон наконец нарушил свой привычный шаблон. Теперь бесчисленные ужасы собрались скопом и шли на Поля все вместе. Уже не поодиночке — для его очередной победы в зверском поединке с очередным милейшим убийцей. Нет, теперь они надвигались в полном составе гротескные твари, скрывшие под масками свои лица и жаждущие его крови.

«Если я смогу разобрать, что это значит, — тогда я вообще все пойму», — внезапно дошло до Поля. В самой гуще разноцветного тумана он вдруг ясно понял, что если ему только удастся извлечь из происходящего некий смысл — извлечь какое-то понимание из разворачивавшегося у него перед глазами сонного действа (а в том, что это сон, он давно уже не сомневался), — то он найдет ключ к той двери, за которой окажется решение всех его проблем. Отыщет столь важный для него ответ. И Поль мучительно сосредоточился.