Журнал «Если» - «Если», 2006 № 12

Меня, конечно же, ждали.

Едва я ступил на мягкий ворс ковровой дорожки, сводный оркестр мировых знаменитостей грянул встречный марш, к ногам полетели цветы, защелкали блицы прославленных фотохудожников. Из толпы встречающих вырвался и бегом припустил ко мне человек в хоккейной форме с номером «один» на груди. Я узнал своего старого приятеля Пашку — чемпиона мира и олимпийских игр.

— Старик! — закричал он издали. — Ты был совершенно прав! Я изменил систему тренировки и закатил канадцам пятнадцать безответных! За мной еще газетчики гонятся, но я прямо к тебе, поделиться радостью! Гляди, какая железяка! — и он повесил мне на шею свою золотую медаль.

— Не надо, Паша, люди смотрят, — смущенно пробормотал я.

Но он не хотел слушать.

— Еще как надо! Награда-то, будем говорить по совести, твоя! Надо бы это дело обмыть! Ребята уже ждут. Я-то, конечно, лимонаду, а ты уж себе позволь! За себя и за того парня!

Тут Пашку оттеснил убеленный сединами знаменитый писатель Володя, трепетно прижимающий к груди толстую папку.

— Вы уж извините старика, не мог не поделиться, — бубнил он.

— Неужто закончил? — порадовался за него я.

— Ваши советы оказались бесценными. Покорнейше прошу быть первым читателем. Правда, я позволил себе слегка изменить концовку. Роман теперь кончается фразой «извините, если кого обидел»…

— Почитаем, почитаем, — пообещал я. — Но если что, уж не обессудь.

— Как можно… Приму с благодарностью любое суждение, — в глазах старика блеснула слеза.

А мы уже подходили к празднично накрытому столу длиной до горизонта. Грохнул орудийный залп, в парке поднялись струи поющих фонтанов.

Меня торжественно усадили во главе стола. Слева от меня сидела красавица фотомодель Марго, а справа — воздушная гимнастка Светлана. Они смотрели на меня влюбленными глазами, а я все никак не мог решить, которая из них мне нравится больше, поскольку совершенно точно знал, что обе любят меня абсолютно одинаково.

Лебединая пена шампанских вин пролилась в бокалы. Я поднялся с места, и все обозримое пространство замерло в ожидании моих слов.

— Друзья мои! — сказал я, немного волнуясь. — За этим столом собрались люди, у которых так много общего! Давайте же докажем всем и каждому, что мир может быть прекрасным, даже если его населяет только один человек. В конце концов, он ничем не хуже других!

Андрей Матвеев

Третий знак Киберкалипсиса

Я боюсь луны.

У нее всегда холодный свет, какого бы цвета она ни была — желтого, красного, белого.

Когда луны нет, то я сплю спокойно и вижу сны. Даже когда она уже есть, но еще не такая огромная, как в полнолуние, то сны приходят ко мне, и тогда по утрам я обязан рассказывать Старшей Матери, что мне приснилось. Это одна из моих работ.

Вторая — ходить, как и все мужчины, на охоту. Но я еще не мужчина, поэтому матери не стесняются меня и говорят при мне обо всем, даже о том времени, когда все было иначе и еще был искусственный свет.

Я не знаю, что такое искусственный свет.

Хотя знаю, как светит луна и как это делает солнце.

А еще знаю тот огонь, что горит в больших старых бочках.

Раз в три дня одну из бочек заливают водой, чтобы остыла. Потом ее снова наполняют вонючей жижей и поджигают.

Сегодня с утра Старшая опять говорила о бочках, а потом увидела меня и зашипела.

Я испугался — у меня в голове не было ни одного сна, чтобы рассказать ей, ведь луна этой ночью была огромной, почти в половину неба. Все мужчины уже ушли на охоту, а Старшая Мать смотрела на меня и все шипела, как большая летняя змея, которую случайно потревожили, когда она лежала и грелась на солнышке.

Самая младшая из матерей, Монка, сжалилась и велела мне идти за рыбой.

— Тимус, — сказала она, — не кукожься и сходи к ручью. Может, тебе повезет, и у нас будет рыба!

Ей на плечи вспрыгнул котоголов и внимательно посмотрел на меня.

Котоголовов я боюсь почти так же, как луны. Хотя иногда думаю, что даже больше.

— Он покажет тебе место! — сказала Монка и вдруг улыбнулась.

Котоголов осклабился и показал зубы.

Внешне они действительно похожи на кошек, только вот головы у них какие-то странные, иногда кажется, что на кошачью морду надели маску обиженного ребенка. И они не умеют мяукать, а кричат. Высокими, пронзительными голосами. Иногда — жалобными, но чаще — резкими и требовательными. Порою — угрожающими. Совсем редко — довольными.

Этот котоголов мрачно повертел башкой. Посмотрел на Монку, потом на меня, затем опять на Монку и вдруг принялся что-то шептать ей на ухо. Ну, будто шептать. Но она стояла довольная и чуть не жмурилась, а потом подняла руку и почесала ему за ухом.

— Иди, — сказала она непонятно кому, — а то поздно будет!

Звереныш спрыгнул на землю и приблизился ко мне. Посмотрел своим сморщенным личиком и вдруг подмигнул.

И побежал по тропинке, ведущей в лес.

Я потащился за ним, хотя больше всего мне хотелось лечь сейчас где-нибудь на солнышке, свернуться в клубочек и задремать. Чтобы внезапно бабочкой прилетел сон, а я смог бы его поймать. Охота и рыбалка — это удел всех мужчин, а сны в нашем поселке вижу только я. Почему так — никто не знает, просто когда-то давно, зим так пять-шесть назад, я внезапно проснулся оттого, что мне стало очень больно, что-то давило на голову и глаза, и я заплакал.

Одна из матерей, дежурившая в ту ночь по жилищу, подошла ко мне и стала допытываться, в чем дело.

И я вдруг вспомнил, что во сне я заблудился где-то далеко-далеко, где не было деревьев.

Одни дома, огромные и серые, с пустыми, черными окнами.

Больше в том первом сне, который я помню, ничего не было. Разве что ветер. Он подул внезапно и принес целую кучу всякого мусора. Да и проснулся я, оттого что какой-то дрянью залепило лицо, стало давить на голову и глаза.

— Ерунда! — сказала Мать, когда я рассказал ей, почему плачу. И добавила, что все это выдумки и нет таких мест на свете, где стояли бы такие высокие серые дома да еще дул бы такой ветер.

Вот только к обеду ветер поднялся, и нам всем пришлось забраться в жилище.

В тот день дуло настолько сильно, что несколько бочек перевернуло, и лес начал полыхать от высвободившегося огня.

Мне пришлось подносить воду, как и остальным пацанам.

Мужчины заливали огонь, мы таскали воду.

Женщины сторожили жилище, матери командовали: что, кому и как делать.

Когда пожар затушили, Старшая Мать подозвала меня и попросила еще раз пересказать сон.