Светлана Ягупова - Контактер

Стеклова обомлела — вдруг возьмет да ляпнет, как ей?..

— У меня много профессий. Хотите, нарисую ваше лицо?.

— И все-то вы умеете, за все хватаетесь. — Стеклова обернулась к подруге: — Представь, очерк мне дописал. Теперь вот на твой хлеб покушается. — А про себя договорила: «Во всем воображает себя спецом, на самом же деле ничего толком не умеет».

Между тем, Колян уже набрасывал карандашом портрет Березовой.

— Ну-ка, ну-ка, — полюбопытствовала она и хотела подойти посмотреть, что там получилось, но он остановил:

— Минуту.

Сделав последний штрих, встал и преподнес свою работу. Тонкие губы Березовой расплылись в улыбке:

— Что? Я такой миловидной кажусь вам? Нет, ты посмотри, Таня, как лихо он набросал меня и с какой космической скоростью.

— А вы разве не догадывались, что вокруг много если не талантливых, то способных? Вероятно, творческие работники считают себя чем-то исключительным. А между тем, почти каждый чем-нибудь да одарен природой.

— Так уж и каждый, — возразила Березова, все еще разглядывая свой портрет, сделанный любительски, неумело. Но что-то удалось схватить.

Он поднялся, опять стал мерять комнату шагами. Ему было явно душно и тесно в квартире. Какие темные силы носят его по жизни? Что все же он натворил?

— Дилетант! Во всем дилетант! — зло вырвалось у Стекловой. — Ни к чему душа не привязана, ни за что не отвечает, ни за кого не болит. И на лбу печать никем не признанного гения. Конечно, и стихи пишете, и мелодии сочиняете. За все беретесь, а в итоге ничего не выходит. Нет в вас главного чего-то, своего, личного. И откуда вы такой?

«И впрямь, откуда?» — спросил он себя. Нахватался отовсюду понемножку. С детства читал запоем. А потом стал растворять в себе тех, к кому притрагивался, ничуть не заботясь о собственном стержне. Нет у него этого стержня, оттого так легко вбирает в себя то одного встречного, то другого, если чувствует, что может подзарядиться энергией радости, беззаботности. К таким же, как детдомовский Леня Носов, ставший индикатором его странного дара, старается не подходить слишком близко — душа разбаловалась и размякла в постоянном кайфе.

— Такое впечатление, — в раздумье сказала Березова, — что вашего пара хватило бы и на турбину, но вы пускаете его в свисток.

Стеклова насупилась. Было невмоготу смотреть, как он мотается туда-сюда.

— Я привел вас в замешательство? — Он остановился напротив нее. — До сих пор разгадываете ребус, кто я и откуда?

— Разве и Таня не знает? — удивилась Березова. — Это уже интересно. Она заерзала в кресле, поудобней устраиваясь, как на представлении. — У вас что, блиц-роман?

— У нас деловые отношения, — строго сказал он.

— Да, Надя, у нас дела, — кивнула Стеклова. — Но ты не уходи. — И неожиданно для себя стала обсуждать, какого цвета полоски пустить на свитер Юрке — собралась вязать, а фасон не продумала.

Он продолжал ходить по комнате, удивляясь, до чего они разные, эти женщины, с которыми его столкнул случай. Несмотря на распахнутость людям, открытость, вряд ли Березова уделила бы ему столько внимания, сколько Татьяна. Скорей всего тут же выдворила бы за дверь. Такие в критических ситуациях действуют слишком правильно. А вот Татьяна не каждого и не сразу впустит в собственную душу, хотя и быстро увлекается людьми и способна на безрассудные поступки. Зато и отважно любопытна, и сопереживания ее глубже, более цельны, надежны.

По странной аналогии подумалось о Зое, о том, что, судя по письмам, в ней почти детская наивность Березовой и замкнутая отвага Татьяны. Или это лишь домысел?

Пока подруги болтали, он набрал по телефону код города, в котором жила Зоя, и затаил дыхание.

— Але! Але! — тревожно отозвалось на другом конце провода.

Именно таким и представлял ее голос: тонким, сильным, нежным.

Молча опустил трубку.

— Я, наверное, пойду? — вопросительно сказала Березова, вставая.

Он как раз проходил мимо нее и почти безотчетно прикоснулся к ее плечу:

— Посидите еще.

Березова вскрикнула, грузно шлепнулась в кресло.

— Что? Что случилось? — рванулась к ней Стеклова.

Березова сидела, схватившись за грудь, глаза ее были расширены.

— Будто дыра… здесь. Пустое место, — проговорила запинаясь. Ее бегающий взгляд остановился на Коляне, в глазах мелькнуло смятение:

— Постойте… Как только вы тронули меня за плечо… — Она спрятала лицо в ладонях. — Меня будто обокрали.

Стеклова резко обернулась к Коляну.

— Что? Что вы сделали? — прошипела она, хватая его за ворот.

— Не прикасайтесь! — Не успел предупредить он, как ее отшвырнуло в противоположный угол.

Он выбежал в коридор, рванулся к входной двери, стал лихорадочно дергать подряд все замки, но дверь не открывалась.

— Постойте, — услышал голос Стекловой.

Слегка пошатываясь, она вышла к нему, машинально протянула руку, но тут же испуганно отступила.

— Вам никуда нельзя, — сказала осевшим голосом. — Пройдите сюда, указала глазами на детскую.

Он понял, что она о чем-то догадалась. Понурив голову, послушно удалился.

— Таня, — шепотом сказала Березова, — Таня, что это?

— Оставь нас, — попросила Стеклова, — объясню потом, а пока никому ни слова.

Березова растерянно кивнула и молча покинула дом.

Опять они сидели в разных углах гостиной и молча смотрели друг на друга.

— Теперь вам все ясно, — наконец сказал Колян.

— Мне ничего не ясно, — хмуро возразила она. — Кроме того, что к вам нельзя притронуться. Вы будто под током.

— В этом и причина моих преступлений. Дело в том, что я умею прикасаться к чужим душам.

Она смотрела на него почти бессмысленно. То, о чем он говорил, не укладывалось в обыденные представления о воровстве.

— Как же это у вас получается?

— Не знаю. Вино плюс вода и музыка.

— Что?

— Заряжает и разряжает. Стоит исключить вино, и я могу быть очень полезен, но сейчас это уже редко случается. Когда же заряд минусовый… Впрочем, сами видели.

— Но зачем это вам, если приносит одни неприятности?

— Не знаю.

— Что же вы делаете с чужими чувствами?

— Забавляюсь ими, грею собственную душу, испытываю ее в разных состояниях, — глаза его загорелись, как у маньяка. — Даже не представляете, какое это удовольствие — прощупывать десятки чужих состояний! Вот вы идете по улице или просто с кем-то беседуете, и самое большее, что улавливаете в человеке, это выражение глаз, лица, по которому можно догадаться о внутреннем мире. Но эта догадка вне вас, то есть вы можете даже сострадать или радоваться с кем-то его радостью, однако все это не то. Вы никогда не сумеете полностью вобрать в себя чей-то восторг или печаль.