Дэйв Эггерс - Сфера

Ознакомительный фрагмент

К пятнице Мэй обслужила 436 клиентов и зазубрила шаблоны наизусть. Она больше не удивлялась, хотя от разнообразия клиентов и компаний кружилась голова. «Сферой» пользовались повсеместно; интуитивно Мэй это понимала не первый год, но взаправду глубоко прочувствовала лишь теперь, читая письма от этих людей, из компаний, которым «Сфера» помогала размещать рекламу, отслеживать цитируемость, понимать, кто, что и когда купил. У Мэй завелись деловые контакты в Клинтоне, штат Луизиана, и Патни, штат Вермонт; в турецком Мармарисе, в Мельбурне, Глазго и Киото. Все неизменно были вежливы в письмах – наследие «АУтенТы» – и щедры в оценках.

Ближе к полудню в пятницу ее средний недельный рейтинг был 97, и со всех сторон сыпались похвалы. Работа была непростая, поток не ослабевал, но Мэй поймала удобный ритм – помогали некая доля разнообразия и регулярные оценки.

Как раз когда она собралась открыть очередной запрос, пришло CMC. Энни: «Дура, пошли есть».

Они сидели на холмике, а между ними стояли два салата; солнце то и дело выглядывало из-за медлительных облаков. Мэй и Энни наблюдали, как трое молодых людей, бледных и одетых как инженеры, изображают игру в футбол.

– Ну что, ты уже звезда. А я прямо гордая мать.

Мэй покачала головой:

– Да какая звезда? Мне еще учиться и учиться.

– Само собой. Но уже ведь 97? Рехнуться можно. У меня в первую неделю выше 95 не бывало. Ты для этой работы прямо создана.

Их тарелки помрачнели: на них легли две тени.

– Можно с нубкой познакомиться?

Мэй задрала голову, ладонью прикрыв глаза.

– А то, – сказала Энни.

Тени уселись. Энни указала на них вилкой:

– Это Сабина и Джозеф.

Мэй пожала им руки. Корпулентная блондинка Сабина щурилась. Джозеф был худ, бледен и с комически плохими зубами.

– И она уже разглядывает мои зубы! – взвыл он, тыча пальцем в Мэй. – Американцы! Да вы ненормальные! Я вам что – лошадь на аукционе?

– Но у тебя правда плохие зубы, – заметила Энни. – А у нас тут такая прекрасная стоматология.

Джозеф развернул буррито.

– Я считаю, мои зубы даруют жизненно потребное отдохновение от всеобщего противоестественного совершенства.

Энни разглядывала его, склонив голову набок.

– Я считаю, тебе надо их полечить. Если не ради себя, то ради корпоративного настроя. У людей от тебя кошмары.

Набив рот карне асада, Джозеф демонстративно надулся. Энни похлопала его по руке.

Сабина повернулась к Мэй:

– Так ты в Чувствах Клиента?

Теперь Мэй заметила у нее на плече татуировку – символ бесконечности.

– Ага. Первая неделя.

– Я так поняла, у тебя уже неплохо получается. Я тоже там начинала. Как и почти все.

– Сабина – биохимик, – вставила Энни.

– Ты биохимик? – удивилась Мэй.

– Да.

Мэй и не знала, что в «Сфере» работают биохимики.

– Можно спросить, над чем работаешь?

– Спросить? – улыбнулась Сабина. – Спросить-то, конечно, можно. Но я не обязана отвечать.

Все повздыхали, Сабина тоже, потом перестала.

– Нет, серьезно, не могу сказать. Ну, не сейчас. Вообще – над всякой биометрией. Сканирование сетчатки, распознавание лиц, такие вещи. Но сейчас кое-что новенькое. Я бы и рада…

Энни поглядела на нее умоляюще – мол, замолчи. Сабина набила рот латуком.

– В общем, – сказала Энни, – Джозеф у нас в Открытом Образовании. Внедряет планшеты в школы, которые еще не могут этого себе позволить. Он у нас доброхот. И дружит с твоим новым знакомцем. Гарбонцо.

– Гаравента, – поправила Мэй.

– А. Так ты запомнила. Видела его потом?

– На этой неделе нет. Дел очень много.

У Джозефа отвалилась челюсть. Кажется, его осенило.

– Так ты что – Мэй?

Энни поморщилась:

– Мы же так и сказали. Ну естественно, она Мэй.

– Извини. Не расслышал. Теперь дошло.

Энни фыркнула:

– А что? Вы, девочки, сплетничали про лучшую ночь в жизни Фрэнсиса? Он пишет имя Мэй в блокнотике, а вокруг рисует сердечки?

Джозеф снисходительно вздохнул:

– Нет, он просто сказал, что познакомился с очень приятной девушкой и что зовут ее Мэй.

– Я сейчас зарыдаю, – сказала Сабина.

– Он ей сказал, что работает в безопасности, – продолжала Энни. – Чего это он, Джозеф?

– Он не так сказал, – возразила Мэй. – Я же объясняла.

Но Энни не слушала.

– Ну, наверное, можно считать, что это безопасность. Он занимается защитой детей. По сути, вся программа по предупреждению похищений строится вокруг него. И у него, пожалуй, есть шанс.

Сабина, снова с полным ртом, энергично закивала:

– Стопроцентно, – сказала она, плюясь салатом и соусом. – Все уже на мази.

– Что на мази? – переспросила Мэй. – Он сможет предупреждать все похищения?

– Он может, – сказал Джозеф. – С мотивацией у него порядок.

Энни расширила глаза:

– Он тебе рассказывал про своих сестер?

Мэй покачала головой:

– Нет, он их даже не упоминал. А что с его сестрами?

Три сфероида переглянулись, словно взвешивая, стоит ли все вываливать прямо здесь и сейчас.

– Кромешный мрак, – сказала Энни. – У него родители – кошмарные ******.[15] Четверо детей, что ли, или пятеро, Фрэнсис младший или не совсем, и, короче, папаша в тюрьме, мамаша торчок, детей разослали куда ни попадя. Одного, кажется, к тете с дядей, а двух сестер в приемную семью, и обеих оттуда похитили. По-моему, там были сомнения, подарили их убийцам или продали.

– Что? – переспросила Мэй, ослабев.

– Блин, их насиловали, держали в чуланах, тела выкинули у какой-то заброшенной ракетной шахты. Ну реально, жуть крайней степени. Он нам все это рассказал, когда делал заявку на программу защиты детей. Ты бы видела свое лицо. Зря я начала.

Мэй не смогла заговорить.

– Лучше, чтоб ты была в курсе, – сказал Джозеф. – Он поэтому такой одержимый. А когда его программу запустят, ничего подобного больше никогда не случится. Стоп. Который час?

Энни глянула на телефон:

– И впрямь. Пора бежать. У Бейли открытие. Нам в Большой зал.

Большой зал располагался в «Просвещении», и когда они вошли, гулкое пространство на 3 500 мест, оформленное деревом теплых тонов и матовой сталью, громко гудело в предвкушении. Мэй и Энни не без труда нашли два места на втором балконе и сели.

– Достроили всего несколько месяцев назад, – сказала Энни. – Сорок пять лимонов. Бейли заказал полосочки, как в Сиенском соборе. Красиво, да?

Все внимание Мэй было приковано к сцене – там под гром аплодисментов к кафедре из органического стекла направлялся человек. Высокий мужчина лет сорока пяти, в районе талии округлый, но здоровяк, в джинсах и синем свитере с острым вырезом. Микрофона не наблюдалось, но когда человек заговорил, голос его был усилен и чист.