Пирс Энтони - Макроскоп

– Но...

– Но даже если бы вы учли это, вам бы не удалось восстановить его поврежденный мозг. Повторный цикл не удалил бы никоим образом поврежденные ткани – они просто приняли бы другую форму – и ничего более. Он был бы невыносимо тупой морской звездой.

– Прекратите! – закричала она.

– В твоих силах прекратить это, и ты даже знаешь как, нужно только немного мужества.

Она опять была в супермаркете. И вновь был страх.

Гром выстрела все еще звучал в ушах. Возле кассы завязалась борьба. Завизжала девушка-кассир, упал какой-то мужчина. Шелковая шляпа покатилась по полу к ногам Афры. Шляпа была огромной, и росла по мере приближения, все раздуваясь и раздуваясь, будто хотела смять Афру своей массой. Она с криком бросилась прочь. Больно ударилась плечом о пирамиду консервированных бобов, банки посыпались, гулко ударяясь об пол... Она знала, что это было уже раньше, но не могла остановить видение. Все повернулись и удивленно смотрели на нее, но она, не обращая ни на кого внимания, только истерически орала:

– Нет! Нет! Нет!

Сломя голову она пронеслась по магазину и выскочила в какую-то дверь. Вот она уже в морозильной камере пробирается между свисающими брусками сырого мяса, натыкаясь на гигантские коробки. Над ней нависает человек с разделочным ножом в руке, она видит на лезвии темную кровь, кричит и бросается к другой двери.

Вот она бежит уже по узкой дорожке между дымящимися мусорными контейнерами. Дверь сзади распахивается, какой-то человек гонится за ней.

– Девочка! – кричит он. – Девочка! Вернись!

Он вдвое крупнее ее, у него черная кожа и крупные белые зубы. Она бежит от него.

Кругом черные резиновые шины грузовиков, она ниже их, рев моторов, удушающий запах бензина и автомобильные выхлопы – она в ловушке – черный человек приближается. Она опять кричит и бросается к следующей двери – символу побега. Она закрыта. Афра отчаянно тянется к ручке, пытаясь открыть тугую защелку – черный человек все ближе. Внезапно дверь открывается, и она врывается внутрь.

Какие-то странные апартаменты – необычной формы столы, кровати – само воплощение неудобства, туалет – просто насмешка над двуногими формами жизни. ЛУНА 

И все же, это была жилая квартира, в которой, должно быть, кому-то удобно, если не человеку, то существу, несколько отличающемуся от него формой.

Афра прошла через анфиладу комнат, размышляя о том, где же могут быть хозяева и когда они могут вернуться. Очевидно, кто-то управлял станцией, или, по крайней мере, сюда регулярно наведывались, – и здесь обслуживающий персонал мог отдыхать в перерывах.

Одна из комнат оканчивалась низкой стеной и дальше была уже пустота. Это оказался балкон. Он выходил на обширный двор. По периметру двора рядами были посажены зеленые кусты. По крайней мере в этом хозяева походили на людей. Здесь была самая настоящая земная гравитация, земной воздух, нормальная температура и интерьер, схожий с человеческим. По-видимому, два вида – человеческий и хозяев станции – были очень похожи, а то, сколько у кого глаз или антенн, значения не имело.

Шум: внизу через двор проходит толпа мужчин, разношерстная толпа. Это рабочие, синие воротнички – грязные, в комбинезонах, в защитных касках. Белые, черные, желтые лица, хотя преобладают промежуточные оттенки.

Она обнаружила, что у нее в руках большая сумка для покупок – по-видимому, из супермаркета. Пытаясь перегнуться через перила балкона, чтобы разглядеть получше происходящее внизу, она не выпускает сумку из рук. Но балкон рассчитан на взрослых, для нее перила расположены высоковато. Ей даже в голову не приходит поставить сумку, ведь она набита неведомыми вещами, она знает только, что из этих вещей рождается чудо. Из них ее мама, как настоящая волшебница, сотворит столько замечательного: шоколадное пирожное, малиновое мороженое, хрустящее печенье. Эту сумку нельзя отпускать ни на секунду.

Когда она высунула голову за перила, а одна из ее косичек забавно свесилась вниз, люди внизу заметили ее. Рев многих глоток донесся до нее.

– Мы хотим ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА! – кричали рабочие.

– Хорошо, пришлите вашего пред... пред... ну кого-нибудь, – прокричала она в ответ, не надеясь, что ее сопрано будет услышано в этом гаме.

Из-за спины к ней подошел человек.

– Я представитель, – сказал он.

Она вздрогнула, начала было плакать, но тут же прекратила, так как сообразила, что слезами тут делу не поможешь.

Этим человеком был исполинский Шен.

– А я думала, вы гадаете по кристаллу, – заметила она, пытаясь скрыть все еще льющиеся из глаз слезы. На самом деле, появление Шена удивило ее не так сильно, как могло бы сначала показаться.

– Это было там, в знаке Овна 9, – ответил он. – Под Солнцем. Результат раунда судья оценил как 10:2 в пользу гадателя по кристаллу. А сейчас – Луна. Близнецы 21 для меня и Козерог 19 для тебя. Ты, как я посмотрю, оделась соответствующим образом.

– Оделась?

Разговор взрослых так трудно понять.

– Твой символ, РЕБЕНОК, ЛЕТ ПЯТИ, С БОЛЬШОЙ СУМКОЙ ДЛЯ ПОКУПОК.

– Мне семь, – строго поправила она его.

И затем, потрясенная своими же словами

– Мне семь?

Так оно и было. Не удивительно, что взрослые казались ей такими большущими.

– И ты называла меня незрелым индивидуумом, – воскликнул Шен и захохотал. – Ты, должно быть, здорово позабавилась, когда я подмешал немного жизни в беспросветную серость, которой был Иво. Ты – стопроцентная БАСП – белая англо-саксонская протестантка хотела провести психоаналитические тесты на мне, в то время, как я отсутствовал. Но ты не учла присущую роду человеческому агрессивность – это та черта, которая привела человека к господству на Земле. Так что можешь называть меня ЧАСП, если тебе легче оперировать подобной терминологией.

– Как?

– Черный англо-саксонский протестант. Или коричневый монголоидный католик, или желтый готтентотский католик. Я представляю всех их, я есть они, посмотри на мой символ – он во дворе. И, скорее всего, это вовсе не случайно, что твое имя – Афра. Оно очень близко к имени Афрам, или афро-американец, удобное обозначение...

– Целой группы. Так это что, демонстрация рабочих?

– Именно. Я есьмь универсальная душа человечества, я не признаю собственности и право владения чем-либо, как неестественные ограничения, выдумку нашего общества. Я говорю, что свобода и справедливость восторжествуют только тогда, когда будут доведены до логической крайности – когда насилие взорвет общество, так долго попиравшее их. Я возьмусь за дело так, как я берусь за все – со смелостью и отчаянием.

– И без ложной скромности, – тихо добавила Афра.

Ей показалось, что она должна помочь рабочим, каковы бы ни были их требования. Она хотела быть частью толпы, идти с ними до конца, хоть на баррикады.