Владимир Ильин - Зимой змеи спят

— Столик в центре зала, — уже нормальным голосом тихо сказал ряженый и, вскинув швабру на плечо, проследовал к стойке, где влез на табурет и принялся беседовать с барменом.

Ставров прошел между прямоугольными колоннами, миновал небольшой фонтан, искусно оформленный в виде большого рукомойника, и вышел к столику-унитазу из якобы сиреневого фаянса, за которым в одиночестве восседал Рувинский. На нем был серый костюм без галстука, а рукава пиджака были закатаны на три четверти по последнему писку моды. Наяву он оказался не таким сердитым, как при общении по видеофону. Перед ним стояло какое-то аппетитное дымящееся блюдо и стеклянный бокал, напоминающий вантуз, перевернутый вверх ногами, но с красивым золотистым напитком внутри. Георгий невольно проглотил слюну и вспомнил, что последний раз перекусывал пирожками примерно в полдень. Но финансы, а вернее — их отсутствие, не позволяли ему заказать так называемый «ужин победителя»…

Увидев Ставрова, Рувинский прохладным голосом сказал:

— Ага, вот и вы… Приветствую. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, Георгий. — И продолжал с аппетитом поглощать содержимое блюда.

Ставров сел и еще раз огляделся.

М-да, обстановочка здесь была еще та… Явно не благоприятная для того, чтобы застрелить человека напротив тебя, если тебе вдруг стукнет в голову выполнить пожелание Ружины… Ну, предположим, другие клиенты выстрел не сразу услышат, да и столик скрыт от остального зала с двух сторон мощными колоннами, а с третьей — зарослями каких-то араукарий… Значит, если тело этого хлыща не рухнет на пол, со звоном сгребая со столика посуду, то никто и не обратит внимания, почему это он вдруг ткнулся носом в тарелку. Мало ли, может, перебрал малый?.. Но вот с путями отхода здесь оч-чень не повезло, потому что выбраться из этого тупичка будет трудновато, а потом еще надо будет преодолеть расстояние до дверей, ведь окно сделано наверняка из ударопрочного стекла, и его не вышибить ногой… Что это я, вдруг опомнился он, неужели всерьез примеряюсь убить этого Рувинского? На кой черт он мне обосрался?..

— Что закажете, Георгий? — осведомился вдруг Рувинский, аккуратно кладя в рот кусочки мясного. — Здесь превосходное чешское пиво, рекомендую… Можете взять светлый «Будвайзер» или кристальный «Пилзнер Урквелл», ну а если вы любитель острых ощущений, то тогда советую либо «Радегаст» — он с горчинкой — либо бархатный «Пуркмистр»… Но это если вы закажете на закуску фаршированный рулет из свиного рубца или, как я, горячий винегрет из телячьих мозгов… А ежели вас интересует, скажем, «кок-о-вэн», тушенный со сморчками, то очевидно, что петуха, еще в горшке сблизившегося с вином, лучше всего употреблять не с пивом, а с бургундским…

Он явно издевался, и Ставров почувствовал, что невольно краснеет. «Взять бы тебя за шиворот, гурмана-любителя, да окунуть носом в твою тарелку», подумал он, но вслух сказал:

— Спасибо за совет, но я не голоден. И, в отличие от некоторых, пришел сюда не для того, чтобы пожрать и выпить пивка!..

Рувинский медленно отодвинул от себя тарелку, с видимым наслаждением сделал из «вантуза» глоток, не спеша, оторвал от рулона салфетку и вытер ею губы.

— Что ж, — сказал он, — приятно разговаривать с деловым собеседником… Слушаю вас, Георгий.

Эх, закурить бы сейчас, подумал Ставров. За время пребывания в этом мире он успел уже отвыкнуть от этой своей давней привычки, но теперь курить хотелось до того, что даже челюсти сводило.

— Вы знаете, кто я? — спросил он Рувинского, рассеянно чертившего концов вилки по столу.

Тот бросил на Георгия быстрый взгляд, не поднимая головы.

— Да вроде бы у вас на лбу ничего не написано, и визитка к лацкану не прицеплена… Хотя мнится мне, что я вас где-то уже видел, только вот где — никак не могу вспомнить!.. — Он возвел глаза к потолку.

— Не паясничайте, Валерий, — жестко сказал Ставров. — На вашем месте я бы вел себя иначе… если бы, конечно, любил Ружину…

— Вы ее знали? — совсем другим тоном спросил Рувинский.

— Не то чтобы да… и не то, чтобы нет… Знаете, что? Давайте, я расскажу вам всё с самого начала, а уж вы сами решайте, чту вам с этой информацией делать…

Вначале Ставров хотел рассказать именно то, что собирался, когда звонил днем Рувинскому, — о его встрече с Ружиной, о том, как она подставила себя под пули, которые должны были быть выпущены в него, и, разумеется, о ее предсмертной просьбе. Но последнее никак не могло быть объяснено в двух-трех словах, и тогда, неожиданно для себя самого, Георгий пустился рассказывать свою историю почти с самого начала. С того самого момента, когда много-много лет назад — календарных, а не реально прошедших для него самого — он подсадил к себе в машину человека, похожего на легендарного Штирлица, и до того самого момента, как по нелепой случайности он нечаянно убил того, кого должен был убить последним… Кое-что он обрисовывал только несколькими штрихами, особенно историю его вербовки Ассоциацией, на чем-то останавливался более подробно… Сам не зная почему, он вдруг решил выговориться перед этим, не очень-то приятным, субъектом и теперь рассказывал о своих похождениях и возникавших проблемах всё без утайки. Он поведал, как трудно было убивать одних, и как легко — других, он вспомнил, как ему пришлось ликвидировать Рольщикова почти на глазах у его беременной жены, а референта по фамилии Карвальин, которого отыскал в кардиологическом центре, он вынужден был застрелить не сразу, а после шестичасовой сложнейшей операции на сердце, когда стало окончательно ясно, что операция удалась, и Карвальин будет жить… Лишь об одном Георгий решил умолчать — и прежде всего, потому что в этом отношении ему самому было не всё ясно — о том таинственном незнакомце, который так старательно опекал его в ходе выполнения задания Ассоциации…

Рувинский слушал его, не перебивая, и в глазах у него стояло странное выражение, которое Ставров никак не мог классифицировать: презирает ли его собеседник или жалеет, сочувствует ли ему или проникается ненавистью на всю оставшуюся жизнь…

Эпизод, связанный с Ружиной, Георгий решил оставить «на десерт», но, к его удивлению, Валерий и ухом не повел, услышав о том, что его возлюбленная заказала Ставрову его убийство.

— Да, — только и сказал он, опустив голову, — возможно, я действительно это заслужил… Знаете, Георгий, ведь в ее смерти виноват был непосредственно я.

Если бы я не признался ей накануне в том, что не работаю больше на Ассоциацию, она бы не выгнала меня на ночь глядя из своей квартиры — я как раз тогда был у нее. А если бы я остался с нею, то ни за что не пустил бы ее к этому…