Дэвид Герролд - Сезон бойни

И это делало картину еще ужаснее.

– Отвратительно, – прошептала капитан Харбо. – Они отвратительны.

Лиз ничего не сказала. Даже в темноте грузового трюма я разглядел, как она бледна.

– С тобой все в порядке?

– Это самое страшное, что я видела в жизни. – Неожиданно она повернулась ко мне. – Обещай мне одну вещь.

– Все, что хочешь.

– Обещай, что ты никогда не допустишь, чтобы меня сожрали черви. – Она до боли сжала мне руку. – Обещай, что убьешь меня раньше.

– Этого никогда не случится, дорогая.

– Обещай мне, Джим!

Я с трудом проглотил ком в горле.

– Обещаю. Я никогда не допущу, чтобы тебя поймали черви. Я никогда не допущу, чтобы они сожрали тебя. Обещаю всем сердцем и всей душой.

Тогда она отпустила мою руку. Я помассировал ее, чтобы восстановить кровообращение в пальцах.

Звук и свет стали интенсивнее. Черви возбудились еще сильнее. Теперь они налезали друг на друга. Я зн^л, что многие погибнут в давке, задохнутся, будут растоптаны среди всеобщей истерии. Однако это была не человеческая толпа. Отсутствовала паника, драки, крики – одно только лихорадочное самоотречение, которое все нарастало и нарастало.

Наконец мы оторвались от перил и вернулись к видеостолам. Один из дисплеев транслировал световое представление «Босха». Над столом парил миниатюрный дирижабль, по бокам которого плыли цветные полосы, пульсирующие в унисон с песней гнезда.

За этим столом работал Клейтон Джонс. Он поднял голову, наблюдая, как мы подходим. Сюда же ковыляла Ду-айн Гродин. Я обвел взглядом собравшихся. Клейтон Джонс, Дуайн Гродин, генерал Тирелли, капитан Харбо и пара помощников.

– Как у присутствующих обстоят дела с храбростью? – спросил я.

В первый момент никто не отреагировал. Возможно, никому не хотелось оказаться первым. Но потом любопытство перевесило, и Дуайн спросила: – А в чем дело?

– Я хочу попробовать песню мандалы из Скалистых гор. Одной из тех, что уничтожили ядерным зарядом. – В темноте я нащупал руку Лиз и сжал ее. – Она резко отличается от песен других гнезд и, по-видимому, вызовет сильное изменение в их поведении. У кого какие мнения?

Дуайн покачала головой.

– Эт-то в-выходит за п-пределы м-моих знаний, – удрученно призналась она.

– Джонс?

Он, похоже, не ожидал, что меня может интересовать его мнение.

– М-м. – Он пожал плечами. – А что будет, если мы просто погасим свет, выключим звук и уберемся отсюда?

Все удивленно переглянулись. О такой возможности никто даже не думал.

Дуайн откликнулась первой: – Я д-думаю, что ч-черви, в-возможно, п-п– попыта-ются п-преследовать нас.

– Через тысячемильные джунгли до самой Япуры?

– Е-если с-смогут. Пугающая мысль.

– Мы д-держим т-тигра за хвост, – продолжала Дуайн. – Н-надо что-то с– сделать.

– Ладно, – сказал я. – Давайте прокрутим песнь Скалистых гор. М-м… – Я повернулся к капитану Харбо. – Мне кажется, следует объявить по трансляции о том, что мы собираемся сделать. Что бы ни натворили черви, паника среди команды нам, по-моему, ни к чему – Хорошая мысль, – согласилась она. – Это будет нелишне в любом случае.

Она отошла на несколько шагов и передала команду в микрофон.

Я взглянул на Лиз: – Хочешь что-нибудь добавить? Она покачала головой: – Покаты справляешься хорошо. Продолжай.

– Спасибо.

Профессиональная похвала от моего генерала означала для меня почти так же много, как интимная похвала от моей жены. Я подождал, когда капитан Харбо закончит свое объявление, и повернулся к Дуайн: – Вы готовы?

Она подняла глаза от терминала: – В-в любую секунду.

– Тогда давайте. Дуайн набрала команду.

В первые секунды ничего не произошло.

Звук оставался прежним. Он заполнял трюм, вызывая одновременно отвращение и восторг. Он проникал в самую глубину души. От него никуда нельзя было скрыться.

А потом он изменился.

Сначала почти неуловимо – просто стал Другим. Появилась новая нота?

Нет, не фальшивая. Просто другая.

Мы ходили вдоль лееров и с интересом снова и снова заглядывали вниз.

Песнь червей затихала. Они выглядели озадаченными. Безумное кружение начало замирать, хторры с любо-пытством смотрели вверх. Цветовая гамма корабля тоже изменилась – это отслеживалось по отражениям в их глазах, миллионах светлых точек, переливающихся яркими огнями. Наши прожектора по-прежнему шарили по толпе, но теперь реакция хторров замедлилась. Они больше не тянулись к свету. Некоторые начали удивленно переглядываться. Другие пытались подхватить новую песню. Голоса стали громче, звук – резким, дребезжащим. Он звучал диссонансом со старой песней.

Остальные замолчали. Они не знали мелодии.

Или не знали, какую из песен петь.

Толпа стала распадаться. Это можно было заметить по характеру движения, волнами прокатывающегося по площади. Гладкое и плавное, оно внезапно расстроилось и смешалось, стало хаотичным.

И еще раз, снова, я понял, что нет такого понятия, как один хторранин.

Они не могут существовать как индивидуумы.

Распевая, они имели один голос. Были одним существом.

Теперь, озадаченные и растерянные, черви распадались на две тысячи отдельных существ.

Две песни боролись за власть над площадью.

О господи!

Песня корабля звучала все громче. Его огни светились все ярче.

Громкость и напряжение старой песни тоже начали расти. Новая песня поднималась все выше, затопляя ее – сверху и со всех сторон. Теперь мне стал виден расклад сил.

Сильнее всего старая песня звучала в центре площади, словно тамошние черви служили ее резервуаром. По краям, где плотность была намного меньше, все больше сторонников приобретала новая песня. Они с новой силой устремились вперед, теснясь и наползая на других червей – как будто им необходимо было во что бы то ни стало убедить соплеменников в центре площади петь новую песнь вместо старой.

О господи!

Когда я понял, что сейчас произойдет, было уже слишком поздно. Все уже началось.

– Выключите! – закричал я. – Выключите немедленно!

Одна интересная деталь выявилась при изучении кролико-собак: их размеры, интеллект, обмен веществ, темпы роста, большой объем мозга, их способность обучаться и перерабатывать полученную информацию, а также все остальные показатели по шкале изменчивости Скотак – Олдерсона, казалось бы, указывают, что продолжительность жизни этих существ должна составлять от десяти до тридцати земных лет. Однако наблюдения за кроликособаками как в хторранских гнездах, так и в неволе говорят, что даже в самых благоприятных условиях они живут гораздо меньше.

Является ли это нормальной продолжительностью жизни? Или это – результат неполного приспособления к земным условиям? Не имея точных данных о родной для кроликособак среде, проверить эту гипотезу не представляется возможным.