Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

пока этот непреднамеренный акт высшего святотатства не вынудил принять окончательное решение. Но теперь свершилось нападение на главу католического христианства, и погиб священник, исполняя службу. Так католическая церковь умолкла на веки вечные. Теперь настало время пробуждаться для своей собственной цели. Что теперь? Отступить, пойти на компромисс или продолжить в прежнем ключе?

Десять дней спустя воздушные полицейские обрушились на Мекку и закрыли главные святыни. В Индии запретили ряд религиозных обрядов. По всему миру закрылись скотобойни, где кошерная пища готовилась устаревшим и неприятным для ортодоксальных евреев способом. Повсюду вступил в действие Акт единообразия. Теперь в мире должна была установиться только одна вера, моральное выражение мирового сообщества.

Как и мир 1978 года, доктор Рейвен был застигнут врасплох этим быстрым превращением транспортной монополии в правительство, общественный порядок и всеобщую веру. Эксперимент Советской России и практическое подавление любой другой религии, кроме так называемого коммунизма, вполне могли подготовить разум к тому, что для любого нового общественного порядка необходимо новое образование для всех, кто должен жить при этом порядке добровольно и с пользой, и что образовательным ядром является религия. Очевидно, доктор Рейвен не полностью прочувствовал это утверждение. Как и почти все либерально настроенные люди нашего времени, он не верил ни в одну из религиозных форм, но терпел их все. Ему казалось вполне разумным, что разные мозги интерпретируют жизнь как им заблагорассудится и что это не оказывает на социальную и политическую реакцию никакого влияния. Поразительно, как такие противоречивые жизненные концепции все еще существуют бок о бок в нашем современном мире с небольшим взаимным пристрастным отношением. Но совершенно очевидно, что грядущие поколения этого не примут. В будущем они осознают, что может быть только один правильный взгляд на мир для нормального человека и только одна концепция правильной схемы социальных реакций, и что все остальные должны быть признаны неправильными и вводящими в заблуждение, включая деструктивное поведенческое искажение.

Книга сновидений, раскрыв перед доктором Рейвеном историю последней великой революции, разрушила в его сознании весь уклончивый оптимизм, всю доброжелательную терпимость и доброе товарищество нашего времени. Если по всей Земле воцарится мир и благополучие, если будет положен конец войнам, грабежам, бедности и горькому всеобщему разочарованию, тогда наряду с коллективной организацией должно произойти нравственное становление личности. С формальной точки зрения произошедшая революция послужила лишь прелюдией к более совершенной революции. Та первая лишь создала Временное правительство, которому теперь предстояло заняться самым важным делом – ментальной реконструкцией.

Это захватившее Землю первое мировое правительство с его несколькими миллионами несовершенно ассимилированных сторонников должно было обездвижить или уничтожить каждую, но не слишком сложную, систему ошибок, неверных толкований, компенсаций и самоутешений, призванных смущать людские умы. Оно должно было сражаться со страхом, ленью, жадностью и ревностью в каждой душе во всем мире. И больше всего в душах своих собственных людей. И побеждать! В противном случае все бы прекратилось, потому что иначе неизбежно возникли бы разногласия и рецидивы, и к долгой истории мученичества пришлось бы добавить еще одно столетие тщетных проб. Этот новый режим должен был либо очистить коллективный разум, либо сгинуть. В случае неудачи человек вернется к животному индивидуализму, через хаос к вымиранию. Неудачи в прошлом не приводили к глобальной катастрофе, потому что имели частичный и локальный характер, но это мировое усилие оказалось решающим.

Глава 2

Мелодраматическая интерлюдия

Я уже отмечал, насколько безлична эта школьная история 2006 года по сравнению с историями нашего времени. Политики и государственные деятели проходят, как тени, члены королевских семей выглядывают и исчезают, как мыши за плинтусом. Наконец они исчезают вовсе – незаметно. Время от времени эта история отбирает отдельных людей. Например, Генри Форда или Де Виндта, Уинстона Черчилля или Вудро Вильсона. Не как героев и лидеров, а как типажей и свидетелей. В точке максимальной эффективности коллективного социального мозга они проявляли правильные потоки идейных систем.

Но затем, внезапно, история превращается в нечто вроде мелодрамы. В мировых делах доминируют личности. Цезарь и Клеопатра, Мирабо и Мария-Антуанетта. Не думаю, что существует великая необходимость подробнейшим образом излагать мотивы Воздушной диктатуры, но позвольте мне кое-что прояснить в том виде, в каком оно дошло до меня.

Воздушный и Морской Контроль и связанные с ним вспомогательные органы управления состояли из увлеченных молодых людей, которых побуждали к действию растущий мировой беспорядок и школа Де Виндта. Они были полны великодушия, энтузиазма и уверенности. В первый Мировой совет избрали преимущественно возрастных лидеров. Большинству было крепко за 65 лет, несколько мужчин среднего возраста и только двое из числа молодежи. Со своей энергичной инициативой Арден Эссенден являлся не столько председателем, сколько естественным лидером. По личностной силе с ним мог сравниться только Иван Энглхарт. Остальные обладали утонченными и благородными умами, но не очень-то подходили для грубого использования в общественном восхищении.

Миру захотелось узнать об Эссендене побольше. Он стал гораздо известнее всех остальных своих коллег. Когда газеты снова широко вошли в обиход, его изображения, с его молчаливого согласия, заполонили собою все окружающее пространство. Однако у этого культа личности была своя особенность. В мировом правительстве появился новый способ вести дела. Под публичными заявлениями никто не подписывался. Просто указывалось, что Контроль или Совет предложил, объявил, решил, подытожил. Документ удостоверяла печать Мирового государства с крылатым диском. Подразумевалось, что она олицетворяет собой имя Эссендена. Такова была идея. Его престиж вырос до заоблачных высот, и он, разумеется, об этом знал. Осознание большой внешней поддержки не могло не повлиять на отношение популярного лидера и к коллегам, и к общей задаче.

Авторы нашего учебника, насколько можно расшифровать наиболее сложные фрагменты, внимательно взвешивали хорошие и не очень хорошие последствия роста естественно нетерпеливой решительности Эссендена. Они приводили разные примеры и сравнивали его с другими диктаторами. Бесспорно, бывают кризисы настолько неотложные, что многие достойные соображения лучше игнорировать и отвергать, чем откладывать принятие мер. Критики нашего времени изучали Муссолини, Сталина, Кемаля, Гитлера и разных других диктаторов времен экономического краха Запада, пытаясь как-то оправдать их действия. Я нахожу эти суждения потомков очень несогласованными с моими собственными глубоко либеральными англосаксонскими предрассудками. Наши правнуки подчеркнут безнадежную неопределенность парламентского режима даже в большей степени, чем это сегодня могу сделать я.

По их мнению, Эссенден явно стоит особняком. Этот лидер сыграл роль сильного человека с опозданием на полвека. Спустя много лет они решат, что модель развития была полностью представлена Де Виндтом и его теоретическими последователями. И будут настаивать, что Арден не столько «вел», сколько «говорил первым». Он неоправданно спешил, когда общее решение представлялось неминуемым. Он убедил комитет слишком рано и слишком резко нанести удар по старым религиозным и политическим традициям. Ему казалось, что те стоят на пути Современного государства. Он обнаружил, что коллеги слишком медленно ориентируются в необходимости принятия тех решений, что ему казались очевидными. Он оказался не только слишком нетерпеливым, но и чересчур властным.

Практически сразу же после провозглашения мирового суверенитета на комитетских заседаниях начались стычки между Арденом Эссенденом и группой во главе с Уильямом Райаном и Хупером Гамильтоном. Труднообъяснимой занозой в боку Эссендена стал Ши-лунг-танг. Лидера он принялся коварно обесценивать и всячески ослаблять его влияние. Рин Кей вмешивался в споры с деликатной твердостью, а Иван Энглхарт клеймил разногласия с открытым забралом.

Надо понимать, что новое мировое правительство действовало в условиях, перенасыщенных эмоциями. В перспективе еще оставалось слишком много неопределенности. Возможно, именно это и способствовало некоторой склонности к авантюризму. Фактически Мировой совет получил в свои руки мировую власть, но так думали далеко не все. Даже к 2000 году лишь каждый двадцатый житель Земли оказался ассимилированным в организацию. Мир и был, и одновременно не был мятежным. В оппозиции находилось немало бдительных и умных, отчужденных, а также тех, кто полностью подчинился мыслительным формам, противоречащим выстраиванию нормальных человеческих взаимоотношений в условиях Современного государства.

Разногласия