Евгений Брандис - Незримый мост

Я закашлялся.

— Никак ты, дедушка, простыл? — забеспокоилась Маша. — Не вызвать ли опять Уникуру? Простейшую медицинскую помощь он оказывает.

— Не надо, — сказал я. — Подбери-ка мне Окружающую Среду получше.

— А какую ты хочешь? Желаешь, наберу индекс эс-бэдвадцать-зэ-ша.

— Напомни: что означает о-ка-эс этого индекса?

— Сосновый бор, плюс двадцать градусов, закат, штиль.

— Комбинацию ты предложила удачную. Но, пожалуй, подбери-ка другую. В старину так говорили: в березняке — веселиться, в сосновом бору — молиться, в еловом лесу — с горя удавиться… Сосновый бор — слишком торжественно, а у нас с тобой сегодня праздник — так долго не виделись! Вот и придумай что-нибудь получше.

Намеренно отклонив первый вариант, я с любопытством ждал: что предложит Маша?

Задача на комбинирование Окружающей Среды была достаточно сложной. Здесь требовались и умение работать с пультом, и воображение, и хороший эстетический вкус.

— Не знаю, подойдет ли? — сказала Маша.

Ее пальчики вновь запорхали по кнопкам и клавишам пульта.

Комната вдруг преобразилась! Мы оказались в цветущем яблоневом саду. Недвижим благоухающий воздух. Не шевельнутся, не дрогнут облитые лунным сиянием белоснежные ветви.

И тишина… Особая, весенняя… Слышно дыхание черной, и влажной земли, как проклевываются из нее упругие ростки травы.

— Теперь, дедушка, ты доволен? — лукаво спросила Маша.

— Лучше не придумать, — отвечаю. — Один лишь недостаток: чересчур красиво, и ты, ласточка, долго не уснешь из-за этого.

— А ты расскажи сказку, дедушка.

— Ай-ай-ай, не стыдно тебе? Такая большая, а просишь сказку. При неблагоприятных условиях ты уже должна уметь волевым усилием погружать себя в сон.

— Дедушка, ну пожалуйста! — просит Маша. — Мне надоели роботы — человеческого слова, не услышишь! А сказку роботы не способны сочинить, они могут одни воспитательно-информационные истории рассказывать. Я устала их слушать. Я хочу настоящую сказку — человеческую!

Мне стало как-то не по себе.

Маша права. Она очень редко видит своих родителей, работающих на Марсе. Девочку окружают самые совершенные роботы, но ей не хватает родительской ласки, особенно материнской, самого обыкновенного взгляда и слова, человеческого. Впрочем, теперь многие дети воспитываются вне семьи. Родители их, увлеченные преобразованием природы, освоением ближнего и дальнего космоса, полностью доверили воспитание и обучение своих детей роботам, специально подготовленным для столь ответственной деятельности.

— Дедушка, если ты со мной не поговоришь, — продолжала Маша, умоляюще глядя на меня, — я заплачу и буду плакать долго-долго.

— Ладно, — сдался я, — сказок я не знаю, а расскажу я тебе о своем детстве… Слушай… Было это давным-давно, задолго до Великой Отечественной войны. Жил я тогда вместе с родителями, — Маша горько вздохнула, — в деревянном двухэтажном доме.

— Ты жил в музейном объекте? — удивленно спросила Маша. И разве были всего лишь двухэтажные дома?

— Даже одноэтажные были. И жил я не в музейном объекте, а в обыкновенном жилом доме… Не перебивай, а то собьюсь… Зимой, ранним утром, первым просыпался папа. Он брал спички и зажигал лампу.

— Прости, дедушка, но я не понимаю. Что такое «лампа»?

— Это старинный прибор для освещения жилища. В лампе горел пропитанный жидкостью «керосин» матерчатый лоскут «фитиль».

— А что такое «спички»?

— Такое было приспособление для добывания огня: тонкие и короткие деревянные лапочки, с одного конца обмазанные веществом, которое при трении о коробочку, предназначенную для их хранения, вспыхивало.

— Как сложно и неудобно! — удивилась Маша. — А я думала, что газовые зажигалки — самые простейшие, которые только в музее можно увидеть, — давным-давно были в употреблении.

— Нет, зажигалок еще не было. А спички наносили огромный ущерб лесам. Их изготовляла целая спичечная промышленность, потребляя для этого только в нашей стране один миллион кубических метров древесины.

— Миллион? — изумлялась Маша. — Ты серьезно говоришь?

— Вполне серьезно.

— Ну хорошо, а что делал твой папа, когда лампа светила?

— Он топил печку.

— Опять не понимаю. Что такое «печка»?

— Это старинный агрегат для отопления жилых комнат. Принцип его работы был основан на горении кусков деревьев «дров».

— И тут сгорали деревья! Но куда же девался дым от их горения?

— Выводился через трубы в атмосферу.

— Очень странно. Почему люди были такими несознательными?… В исторической хронике я еще видела автомобили с двигателями внутреннего сгорания. Выхлопными газами они, наверное, отравляли не только воздух вокруг себя….. Люди дышали этой отвратительной гарью, засоряли свои легкие и умирали раньше срока… Автомобили да еще печки! Разве люди не понимали, что нельзя загрязнять воздух, которым дышат?

— Не суди строго, Машенька! Уровень прогресса той эпохи не позволял многое. Люди расплачивались за это не только здоровьем, но и временем, которое им приходилось тратить на множество утомительных дел…

Особенно страдали женщины — ведь им нужно было не только работать на производстве, но и поддерживать в доме порядок, и вести все домашнее хозяйство, а это ох как не просто! Тогда даже одежда не имела «эффекта постоянства»: она грязнилась, мялась, и ее часто надо было «стирать» и «гладить». Страшно подумать, сколько прекрасных дней похищала у женщин эта тяжелая и тупая работа… Но я, кажется, отвлекся… После завтрака я отправлялся в детский садик. Мама помогала мне надеть «зимнее пальто» — громоздкую и неуклюжую верхнюю одежду. Пальто было толстое, на вате, и мне самому было очень трудно застегнуть пуговицы.

— А что такое «вата»?

— Термоизоляция из растительных волокон.

— А «пуговицы»?

— Маленькие диски. Ими соединялись полы пальто.

— Разве магнитных кнопок тогда не было?

— Увы… Надежно защищенный одеждами от холода, я шел в детский садик — ведь сферы над городом тогда не было и мороз захватывал дыхание.

— Дедушка, ты, наверное, ошибся? Ты хотел сказать, шел вместе с Урсиком?

— Нет, не ошибся. Тогда Уличных Роботов Сопровождения детей не было. И если я опаздывал, воспитательница сердилась.

— Сердилась?! Неужели она была человек?

— Конечно. В детских садиках воспитателями работали люди.

— Может быть, дедушка, ты скажешь, что тогда и в школах учителями были люди, которые сердились, радовались. Бывали к вам то несправедливы, то великодушны?