Владимир Серебряков - СЕРЕБРО И СВИНЕЦ

Ознакомительный фрагмент

Майор Норденскольд стоял у подножия холма и неторопливо, вдумчиво озирался.

Наверху царила рабочая суета – протащенные на ночь через каменное кольцо Стоунхенджа (майор, как и все участники проекта, знал, что точка перехода расположена не в самом Стоунхендже, а в небольшом менгирном кольце неподалеку, но название прилипло) контейнеры и технику спускали вниз, пользуясь при этом не столько кранами, горючее для которых приходилось тащить тем же путем, сколько грубой силой. А внизу было потише. Здесь можно было поднять голову в небо, не опасаясь, что тебя в следующую минуту задавит свалившимся ящиком, и долго вдыхать густой воздух, стараясь за резким запахом пролитого бензина и разогревшегося металла различить ароматы раскинувшихся вокруг лугов.

Все было иным в этом мире. Чуждым, непривычным, раздражающим именно этой незнакомостью. Солнышко в небе имело отчетливый, пусть и слабый, зеленоватый оттенок, и само небо, ясное-ясное, оттого приобретало сходство с толщей чистых вод. В него хотелось смотреть и падать, каждую минуту ожидая сокрушительного прикосновения глубины. Слишком близко лежал горизонт, – глаз невольно искал его дальше, – кривизна земли в этом мире, была иной. И майору мерещилось, что и сам он стал легче, пройдя через портал. Не вполне слушались руки. Только этим утром он уронил папку на походный стол адмирала Дженнистона, вместо того чтобы уложить неслышно, и адмирал, конечно, проснулся.

– Любуетесь, майор? – осведомился кто-то из-за спины.

Обри Норденскольд был слишком хорошо воспитан, чтобы с разворота врезать наглецу в челюсть, но именно это ему очень хотелось сделать.

Окликнувший его человек был невысок и бледен той нехорошей белизной, что отличает кабинетных крыс. Обри видел его в первый раз, но это ничего не значило – группу вторжения набирали из элиты вооруженных сил: на практике это означало “с бору – по сосенке, с миру – по нитке”, и солдаты прибывали из самых неожиданных мест. Гораздо интереснее было то, что незнакомец был одет в штатское.

– Ховард Сельцман, – представился незнакомец, не дожидаясь ответа. – Физик.

Он протянул Обри руку, и майор машинально пожал ее, с неприязнью ощутив в ладони нечто костисто-вялое, вроде игрушечного скелетика на ниточках.

– Право, удивительное место этот мир! – воскликнул Сельцман, экспансивным жестом обводя раскинувшиеся вокруг лагеря просторы. – Просто… невероятное!

– Простите, мистер Сельцман, – перебил его Обри своим лучшим командным голосом, – но что вы здесь делаете? Насколько мне известно, открыватель портала находится на Земле.

– Верно. – Физик нимало не смутился. Похоже было, что майору повстречался представитель не столь уж редкой породы – сухарь, увлеченный своим делом настолько, что реальность касается его нечасто и болезненно.

– Тогда что же?.. – Обри сделал многозначительную паузу, от которой человек нервный вполне мог рассудить, что его подозревают не иначе как в шпионаже в пользу Советов, китайцев, кубинцев и трех с половиной корейцев за компанию.

– О! – Сельцман всплеснул руками и, схватив Обри за руку, с неожиданной прытью поволок майора в сторону, к палатке, над которой громоздилась неуместная здесь развесистая антенна.

– Во-первых, мы планируем установить здесь резервную установку, – вещал он по дороге. – Пробой потенциального барьера с этой стороны требует значительно меньших затрат энергии. – “Господи, – ошеломленно подумал Обри, – он что – все время так разговаривает?” – А во-вторых, вы даже не представляете, сколько опытов нам еще предстоит провести! Этот мир – непочатый край работы для ученого! Здесь меняются физические законы!

– Стоп! – С трудом, но Обри удалось все же освободиться от мертвой хватки физика. – Какие законы и почему?

Настроение у него испортилось мигом. Обри Норденскольд не любил неожиданностей, а нарушенных законов – тем более.

– Здесь, – Сельцман было, похоже, все равно, где читать лекцию, и он волок майора к своей палатке только ради удобства, – меняются сами физические константы. Незначительно, само собой, – иначе этот мир вовсе не мог бы поддерживать жизни, – но заметно. Скажем, масса электрона здесь ниже, чем в нашей вселенной. Меняются и некоторые другие постоянные. Вы заметили, сколько здесь звезд?

Сбитый с толку Обри кивнул.

– Это из-за того, что термоядерные реакции облегчаются, – продолжал ученый. – Здешние звезды меньше и легче, они быстрей выгорают и возрождаются. Это светило, – он указал вверх, – тоже поменьше Солнца, и планета к нему ближе, чем к Солнцу Земля. Здесь короче год. Здесь… – Он снова всплеснул руками. – Нам придется строить другую физику, если мы хотим колонизировать эту планету.

– А запрет пользоваться радио с этим как-то связан? – поинтересовался Обри.

– Запрет? – Сельцман как-то странно покосился на майора. – Какой запрет? Мне известно только, что радио здесь не работает.

– Почему? – терпеливо поинтересовался Норденскольд.

– Во-первых, – физик для наглядности загнул палец, – из-за малой массы электрона здесь не действуют транзисторы. Совсем. Отказываются работать. А во-вторых, здесь нет слоя Хевисайда, и, даже если вы перетащите сюда ламповое радио, на длинных волнах вам не удастся наладить никакой связи – сигнал так и уйдет в космос. Кому нужно радио, работающее в пределах прямой видимости?

Обри ошарашено кивнул. Сам он решил, что совершенно свихнувшиеся ребята из АНБ просто поддерживают такой нелепый режим радиомолчания, и напрочь забыл про дурацкий приказ.

– Совсем транзисторы не действуют? – переспросил он.

– Совершенно, – подтвердил Сельцман с какой-то непонятной гордостью, словно он был тем диверсантом, который лично портил злосчастные приборы.

– Э… а лазерные дальномеры? – поинтересовался Обри. – Приборы ночного видения? Радары, наконец?

– Э… не знаю, – признался физик. – А в них транзисторы есть?

Обри махнул рукой. Еще одна головная боль, простите, на derriers ! Окружавшая проект завеса секретности начинала раздражать его безмерно.

Приятно хотя бы знать, что русские в тех же условиях. Правда… вот тут их отсталость окажется полезной. Ну и пусть они со времен Второй мировой со своими “Калашниковыми” ходят – зато их примитивная техника станет работать в этом перевернутом мире, а прогрессивная американская – откажет, потому что здешние электроны для нее слишком легкие. Господи Иисусе, это же сколько теперь работы – перепроверить все заказы на технику, убедиться, не прислал ли какой-то излишне ретивый или вульгарно подмазанный снабженец новую технику вместо полагающейся старой… если такая старая техника еще сохранилась… Если кто-то вообще догадался учесть местную специфику при составлении инвентарных списков… А ведь должны же были!