Олег Дивов - Русская Арктика 2050 (сборник)

Ознакомительный фрагмент

– Это дело стало слишком личным, – объяснил Берецкий. – А я – чужак.

– Ты – ликтор.

– В первую очередь я – чужак, который будет лезть грязными лапами в расследование смерти отличного парня. – Туман помолчал. – Я уже попадал в подобные обстоятельства.

– Понятно, – ответил Куманин излюбленным словечком собеседника, после чего продолжил: – Порох не будет против. Шамиль был одним из нас, поэтому нет сейчас важнее задачи, чем найти суку и…

– Выдрать экскаватором сердце, я помню.

– Да.

– Вас устроит, если я просто убью людоеда? – Берецкий зашелся в кашле, приложил руку к маске, но приставлять ее к лицу не стал, чтобы не разрывать реплику. – Мертвый людоед для меня все равно что пойманный.

– Устроит. – Комендант помолчал. – Эшелон идет до Белозерска шесть часов, это – твое время.

– Почему вы считаете, что людоед будет в эшелоне?

– Потому что это самый большой состав, который уходит сегодня, и я хочу, чтобы им занялся ты. Все остальное мы проверим сами.

– Мой гонорар?

– Моя признательность, двести радиотабл и бесплатный проезд до любой нашей станции.

– Пятьдесят радиотабл сейчас, это невозвращаемый аванс. Плата за беспокойство.

Небольшие радиоактивные ИП[1] для микрогенераторов Таля действительно походили на таблетки и ценились в Зандре почти так же высоко, как золото. Они служили и по прямому назначению, и в качестве второй валюты, и полсотни радиотабл можно было назвать весьма приличной суммой.

– Ты всегда такой наглый?

– В большинстве случаев я убиваю людоедов бесплатно, просто ради того, чтобы они сдохли, – спокойно объяснил Туман. – Позволь мне заработать на выгодном заказе.

– Ладно, – усмехнулся Куманин. – Договорились.

Вопреки ожиданиям, самыми страшными стали отнюдь не первые дни после Времени Света. Самыми кровавыми – да. Самыми шумными, грохочущими, переполненными смертью, страданием, болью, растерянностью… – да. Но не самыми страшными. Удар той короткой – всего на два часа – войны был стремителен, бояться было некогда, люди или погибли, или оказались заняты выживанием.

А страх… Страх нетороплив, он приходит потом…

А сначала был шок, непонимание происходящего, непонимание грандиозности катастрофы, ожидание «заявления правительства» и зализывание первых, самых жгучих ран. Еще была мысль, что «все наладится», что «нам помогут», что «это долго не продлится». Люди жили сиюминутными интересами, не отдавая себе отчет в том, что нужно беречь спасенные ресурсы, продовольствие, воду. Мало кто понял, что жизнь изменилась безвозвратно, и потому самое страшное произошло через четыре месяца после Времени Света.

Когда случился голод.

Когда настали Жрущие Дни.

Многие фабрики синтетической пищи были повреждены, другие остановились, потому что закончилось сырье, где-то сумели восстановить гидропонные фермы, однако посевы еще не дали урожай. Запасы консервов подошли к концу…

Вот тогда и стало по-настоящему страшно.

Для государств, которые только-только формировались на обломках цивилизации, это стало первой и очень серьезной проверкой на прочность, и они прошли ее с честью, сумев уберечь население от совсем уж адских испытаний. Да, кое-где ели кожаную одежду и кору чудом уцелевших во Времени Света деревьев; где-то пытались перебиться охотой, убивая тощих животных и съедали их полностью, даже кости толкли в муку и делали лепешки.

А в Зандре появились каннибалы.

Сейчас о Жрущих Днях стараются не вспоминать, о них не принято говорить, но все знают, что те страшные недели наложили отпечаток на новый мир. Сделали его чуть жестче, чуть злее. После тех страшных недель в Зандре появились люди, а правильнее сказать – нелюди, – которые не смогли или не захотели остановиться, продолжили есть людей даже после того, как гидропонные фермы дали урожай, заработали фабрики и выросли новые звери.

Еда появилась, но потребность в человечине осталась.

Дни подарили Зандру Жрущих – мужчин и женщин, молодых и старых, сильных и слабых, скрывающих свои пристрастия и бахвалящихся ими, сбивающихся в банды и действующих исподтишка. Убивающих, чтобы есть.

Убивающих.

Жрущие не могли не проливать кровь, и потому скоро появились те, кто считал сам факт их существования аморальным. Появились люди, поставившие себе целью уничтожить всех любителей человечины. Появились ликторы.

– Как часто в Ярике шалили людоеды? – поинтересовался Берецкий, останавливаясь в тамбуре очередного вагона. Здесь, так же, как и везде, стоял крепкий запах дешевого табака, но дым уже выветрился, курильщиков не наблюдалось, вот Туман и выбрал его для короткой остановки. Задав вопрос, ликтор поднес к лицу маску Z и глубоко вдохнул.

– Периодически, – односложно ответил Порох.

– Раз в неделю?

– Реже. Раз в месяц… Иногда – два.

На фоне тщедушного Тумана Порох выглядел настоящим громилой: почти два метра роста, широченные плечи, пудовые кулаки и весьма неприветливое выражение круглого, грубо вылепленного лица заставляли рядовых пассажиров при встрече съеживаться и жаться к стенкам. Как относиться к навязанному напарнику, Порох еще не решил, от гибели друга еще не отошел, поэтому больше молчал, отделываясь односложными ответами и переложив основное бремя расследования на Берецкого. Тот не возражал: шел впереди, цепко оглядывая пассажиров, и если заводил разговоры, то всячески давал понять партнеру, чтобы тот не вмешивался.

– Ловили людоедов часто?

– Примерно в половине случаев. – Здоровяк поморщился. – Ярик – крупная узловая станция, пассажиров много, вот Жрущие и пользуются: приехал, убил, поел, уехал – что может быть проще?

Там, где была возможность, люди ездили по Зандру достаточно активно: торговали, воссоединялись с родственниками, переселялись в поисках лучшей доли… и через ключевые станции, в которые сходились ветки из разных областей, проходило множество народа. Туман представлял обстоятельства, в которых действовал Порох, и интересовали его не они, а работа:

– Как вы ловили людоедов?

– По доносам, в основном, – пожал плечами здоровяк. – Ты ведь работаешь так же.

– Есть разница. – Берецкий кашлянул и сделал еще один глубокий вдох через маску. – Я иду по Зандру, люди знают, что я – ликтор, и эти же люди знают грязные подробности о своих соседях, или подозревают, или догадываются. Людоеды оставляют следы, люди их замечают и обращаются ко мне.