Стивен Кинг - Противостояние. Том II

Ознакомительный фрагмент

Через час после рассвета он набрел на съехавший с дороги «мерседес-бенц», вся правая сторона которого утопала в песке по самые дверцы. Он открыл одну дверцу с левой стороны и вытащил из машины два сморщенных тела ездоков, похожих на обезьян, — старуху со множеством браслетов и старика с неестественно белыми, как театральный парик, волосами. Бормоча себе под нос, Мусор вытащил ключи зажигания, обошел тачку и открыл багажник. Их чемоданы не были заперты. Он развесил разную одежду на окнах «мерседеса», придавив ее на крыше булыжниками. Теперь в его распоряжении имелась темная прохладная пещера.

Он заполз в нее и заснул. В нескольких милях к западу от него город Лас-Вегас сверкал в лучах летнего солнца.

Он не умел водить машину, никто не учил его этому в тюрьме, но он умел ездить на велосипеде. 4 июля, в день, когда Ларри Андервуд обнаружил, что Рита Блейкмур приняла слишком большую дозу снотворного и умерла во сне, Мусорщик отыскал десятискоростной велосипед и поехал на нем дальше. Поначалу он продвигался очень медленно, поскольку от его левой руки было совсем мало толку. В первый день он падал дважды, причем один раз — прямо на свой ожог, что вызвало приступ жуткой боли. К этому времени ожог здорово гноился под вазелином, и запах от него исходил кошмарный. Иногда ему приходили в голову мысли о гангрене, но он не разрешал себе долго думать об этом. Он начал смешивать вазелин с дезинфицирующей мазью, не зная, поможет ли это, но чувствуя, что уж вреда, во всяком случае, не принесет. В результате получилось вязкое желе молочного цвета, похожее на сперму.

Мало-помалу он приспособился управлять велосипедом в основном одной рукой и начал передвигаться быстрее. Земля стала ровнее, и большую часть времени он мог быстро катить вперед. В седле он держался ровно и не вилял, несмотря на ожог и туман в голове от постоянного употребления морфия. Он пил воду галлонами и невероятно много ел. Он тщательно обдумывал слова темного человека: «Ты займешь высокое место в моей артиллерии. Ты тот, кто мне нужен». Какие дивные слова — разве был он хоть кому-нибудь нужен раньше? Слова снова и снова звенели в его мозгу, пока он крутил педали под жарким солнцем Среднего Запада. И он замычал про себя мелодию коротенькой песенки под названием «По дороге в ночной клуб». Нужные слова («Ци-а-бола! Бампти-бампти-бамп!») пришли в нужное время. Тогда он еще не был таким безумным, каким вскоре стал, но уже приближался к этому.

8 июля, в день, когда Ник Андрос и Том Каллен увидели буйвола, пасущегося в округе Команче, штат Канзас, Мусорщик пересек Миссисипи у четверки городов — Давенпорта, Рок-Айленда, Беттендорфа и Молина. Он очутился в Айове.

14-го, когда Ларри Андервуд проснулся возле большого белого дома в восточном Нью-Хэмпшире, Мусорщик пересек Миссури севернее Каунсил-Блафс и въехал в Небраску. К нему вернулась ограниченная способность двигать левой рукой, мышцы ног окрепли, и он все сильнее нажимал на педали, чувствуя непреодолимую потребность спешить-спешить-спешить.

На западном берегу Миссури Мусорщик вдруг в первый раз заподозрил, что, возможно, Сам Господь Бог встает между Мусорщиком и его судьбой. Что-то не то было в Небраске, что-то жутко неправильное, что-то нагоняющее на него страх. С виду все было точно так же, как и в Айове, но… по сути иначе. Раньше темный человек снился ему каждую ночь, но стоило Мусору попасть в Небраску, и темный человек больше не появлялся.

Вместо него ему начала сниться старуха. В этих снах он видел себя валявшимся на брюхе в кукурузном поле, почти парализованным от ненависти и страха. Было ясное утро. До него доносилось карканье ворон. Прямо перед ним стояла стена из широких кукурузных листьев. Сам того не желая, по будучи не в силах удержаться, он трясущейся рукой раздвигал листья и смотрел в образовавшийся просвет. Он видел старый дом посредине поляны. Дом стоял на сваях или чем-то в этом роде. Неподалеку росла яблоня, с ветки которой свешивалась автомобильная шина. А на крыльце сидела старая негритянка, играла на гитаре и распевала какой-то старый спиричуэл. В каждом сне песня была другая, и Мусорщик знал большинство из них, потому что когда-то давным-давно он знал одну женщину, мать мальчика по имени Дональд Мервин Элберт, которая пела эти песни, когда занималась домашней уборкой.

Этот сон был настоящим кошмаром, но не только потому, что в конце происходило нечто ужасное. Поначалу могло показаться, что ничего пугающего в самом сне нет. Кукуруза? Голубое небо? Старуха? Шина-качели? Что могло быть во всем этом такого уж страшного? Старухи не бросаются камнями и не дразнятся, особенно те старухи, которые распевают старинные песенки про Иисуса вроде «В то великое утро», «Прости-прощай, Отче Наш». Камни в этом мире швыряли Карли Иейтсы, а не старухи.

Но задолго до конца сна его сковывал страх, словно он смотрел из-за листьев вовсе не на старуху, а на какую-то тайну, на какой-то едва замаскированный свет, который как будто готов был вырваться наружу и засиять вокруг нее таким ярким ореолом, что по сравнению с ним пылающие нефтяные цистерны в Гэри показались бы свечками на ветру. Это сияние, наверное, будет таким сильным, что ослепит его глаза. И во время этой части сна в мозгу его билась лишь одна мысль: «Ох, пожалуйста, дай мне убраться от нее подальше, я не хочу иметь никаких дел с этой каргой, пожалуйста, ох, пожалуйста, вытащи меня из Небраски!»

Потом, какую бы песню старуха ни исполняла, ее игра резко и внезапно обрывалась. Она смотрела прямо туда, откуда он подглядывал за ней через маленькую щель в сплошной стене листьев. Ее лицо было очень старым и морщинистым, волосы — такими редкими, что сквозь них просвечивала коричневая кожа на черепе, но глаза — яркими как бриллианты и полными того света, которого он так страшился.

Старым, надтреснутым, но сильным голосом она выкрикивала: «Ласки в кукурузе!» — и тогда он чувствовал в себе какую-то перемену, смотрел вниз и видел, что превратился в ласку, пушистое черно-коричневое крадущееся существо с длинным и острым носом, с черными глазами-бусинками и когтями вместо пальцев. Он стал лаской, трусливым ночным зверьком, нападавшим на тех, кто меньше и слабее.

Тогда он начинал кричать и в конце концов просыпался от этого крика, весь в поту и с безумными, вытаращенными глазами. Его руки судорожно шарили по всему телу, чтобы убедиться, что все человеческие части его на месте. И в конце этой панической проверки он хватался за голову, чтобы удостовериться, что это все еще человеческая голова, а не нечто длинное, покрытое гладким мехом, формой напоминающее пулю.