Стивен Кинг - Танец смерти (Мрачный танец)

А я? Я страдал от образцового случая блестящей карьеры. Четыре года назад я развозил выстиранные в большой прачечной простыни за один доллар 60 центов в час и писал «Кэрри» в кабине трейлера. Моя дочь, которой тогда исполнился год, была одета в одежду с чужого плеча. За год до этого мы с Табитой поженились, и на свадьбу я пришел во взятом напрокат костюме, который был мне велик. Когда в соседней школе, Хэмпденской академии, открылась учительская вакансия, я бросил работу в прачечной, и мы с Тэбби были в отчаянии, узнав, что мое жалованье за первый год — 6400 долларов, совсем ненамного больше того, что я зарабатывал в прачечной; поэтому я тут же договорился, что на следующее лето еще поработаю в прачечной.

Потом «Даблдэй» взял у меня «Кэрри» и очень дорого продал права на издание — в те дни это, был чуть ли не рекорд. Жизнь понеслась со скоростью «Конкорда». Были проданы права на постановку фильма по «Кэрри»; за больше деньги я продал «Жребий» и киноправа на него; то же самое с «Сиянием». Неожиданно все мои друзья стали считать меня богатым. Это было плохо и пугало меня; но что еще хуже, видимо, я на самом деле разбогател. Со мной начали говорить об инвестициях, о защите от налогов, о переезде в Калифорнию. Этих перемен было достаточно, чтобы попытаться к ним привыкнуть, но самое главное — Америка, в которой я вырос, казалось, распадается у меня под ногами… она стала напоминать замок из песка, построенный ниже линии прилива.

И первой волной, коснувшейся замка (вернее, первой замеченной мной волной), было то давнее объявление о том, что русские побили нас в космосе… а теперь прилив поднялся уже очень высоко.

Думаю, что здесь-то наконец открылось лицо двойного оборотня. Внешне «Противостояние» как будто подтверждает то, о чем мы говорили: аполлониево общество разрушается дионисиевой силой (в данном случае смертоносный штамм супергриппа убивает почти всех). Далее. Выжившие оказываются в двух лагерях: один, в Боулдере, штат Колорадо, воспроизводит только что уничтоженное аполлониево общество (с некоторыми значительными изменениями); другое, помещающееся в Лас-Вегасе, Невада, полно дионисиева насилия.

В «Изгоняющем дьявола» первое дионисиево вторжение происходит, когда Крис Макнил (Эллен Берстин) слышит шум на чердаке. В «Противостоянии» Дионис провозглашает свое появление столкновением старого «шеви» на отдаленной заправке в Техасе. В «Изгоняющем дьявола» аполлониево состояние восстанавливается, когда бледную Риган Макнил ведут к «мерседесу»; я думаю, что в «Противостоянии» это происходит, когда два главных героя — Стю Редмен и Франни Голдсмит — смотрят сквозь зеркальное стекло Боулдерской больницы на явно нормального ребенка Франни. И, как и в «Изгоняющем дьявола», возвращение к равновесию кажется удивительно радостным.

Но под всем этим, скрытое моральными условностями произведения жанра ужасов (может, и не очень хорошо скрытое), смутно виднеется подлинное лицо Оборотня. Я чувствовал себя обязанным написать «Противостояние», потому что видел возможность гибели всего мощного социального процесса от одного удара. Я чувствовал себя Александром Македонским, который занес меч над гордиевым узлом и говорит: «Зачем, к дьяволу, развязывать? У меня есть способ получше». А также Джонни Роттеном, когда он в начале классической, полной задора песни «Секс пистоле» кричит: «Анархия для Соединенного Королевства». Он издает низкий горловой смешок и затем добавляет: «Сейчас… Немедленно!» Мы слышим этот голос и испытываем сильнейшее облегчение. Худшее теперь ясно: мы в руках самого настоящего безумца.

И в таком состоянии уничтожение МИРА, КАКИМ МЫ ЕГО ЗНАЛИ, становится настоящим облегчением. Больше никакого Рональда Рейгана. Больше нет «Конг-шоу» или «Мыла» на ТВ — только успокаивающий снег! Больше нет террористов! Нет больше дерьма! Только разрубленный гордиев узел в пыли. Я считаю, что под уровнем писателя ужасов с моралью (ноги этого писателя, как и ноги Генри Джекила, «всегда ступают по праведному пути») есть другое существо. Скажем, что это существо живет на третьем уровне Джека Финнея резвящийся нигилист, который, если продолжить метафору Джекила — Хайда, не удовлетворяется тем, что растаптывает девочку, а проделывает то же самое со всем миром. Да, друзья, в «Противостоянии» у меня была возможность уничтожить все человечество, и это было забавно!

И где же теперь мораль?

Что ж, поделюсь с вами своим мнением. Я думаю, что мораль там же, где и всегда: в сердцах и умах мужчин и женщин доброй воли. По отношению к писателю это может означать, что он начинает с нигилистической предпосылки и постепенно усваивает старый урок о человеческих ценностях и человеческом поведении. В случае с «Противостоянием» мрачная предпосылка в том, что человечество несет в себе микроб — я представлял его себе символически воплощенным вначале в САО, а потом в вирусе супергриппа, — который становится все более и более жизнеспособным по мере усиления влияния технологии. Супергрипп высвобождается в результате одной-единствен-ной технологической ошибки (не такое уж беспочвенное предположение, если вспомнить, что случилось в прошлом году на Тримайл-Айленд, или тревогу на военно-воздушной базе Лоринг в моем штате, когда бомбардировщики и истребители были уже готовы устремиться через полюс на русских в результате небольшой ошибки компьютера, давшего сигнал, что русские уже выпустили свои ракеты и Большая Война началась). Согласившись с самим собой, что будет несколько выживших — нет выживших, нет истории, верно? — я смог нарисовать мир, в котором все запасы ядерного оружия проржавели и в ту безумную Вселенную, которую мы называем своим домом, возвращается некое подобие морального, политического и экологического равновесия.

Но никто не знает, о чем думает — я даже считаю, что никто не знает и то, что он знает, — пока мысли не выражены в письменной форме, и я осознал, что скорее всего выжившие подхватят прежние ссоры, а потом и старое оружие. Хуже того, в их распоряжении окажутся все смертоносные игрушки, и вполне может начаться соревнование: кто первым из этих безумцев сумеет их запустить. Мой собственный урок, который я вынес из работы над «Противостоянием», таков: разрубая гордиев узел, мы не решаем загадку, а уничтожаем ее, и последняя строка книги свидетельствует о том, что загадка по-прежнему остается.

В книге я также попытался выразить лучшие аспекты нашей жизни: простую человеческую храбрость, дружбу и любовь в мире, который кажется совершенно лишенным любви. Вопреки апокалиптической теме «Противостояние» — это книга, полная надежды, и она повторяет замечание Альбера Камю: «Счастье тоже неизбежно».