Андрей Бочаров - Настоящая фантастика – 2012 (сборник)

– Обижаете, отче…

…Когда отец Лейф въехал в Воэн, серый зимний день уже густел ожиданием ночи. Окна домов светились розоватым светом газовых рожков, на перекрестке возле дома Жоса Тролленбока стояла повозка фонарщика – они с помощником, видимо, решили немного погреться в крохотном погребке вдовы Кланси.

– Меня не жди, – сказал Лейф верному Бони. – Миле доложишь – дела у меня к господину Жосу.

– Ругаться она будет, – ойкнул парень. – Того и гляди мне достанется…

– Она у меня скоро доругается, задницу надеру, – Лейф чихнул. – Скажешь, чтоб налила тебе горячего вина. Пошел, давай!

Жос встретил его в кухне: на плите стоял здоровенный чугунный казан, распространяющий вокруг сложный аромат специй.

– Так я и знал, – хмыкнул он, жестом отпуская служанку Фильву, которая отворила дверь, – что тебя следует ждать всенепременнейшим образом. Сейчас подойдет мясо, и сядем ужинать. Брокко, как я понимаю, тебя одним винцом потчевал?

– Ты, как всегда, прав, – Лейф повесил плащ на привычное уже место, сел за огромный полированный стол и улыбнулся: – Вино, правда, оказалось очень даже ничего. Да и то: дело ведь ни туда ни сюда – завтракать поздно, а обедать рано.

– Не понимает эта публика простых вещей, одни монетки на уме, – вздохнул Тролленбок. – А вдруг гость с холода, а вдруг – голоден? А он тебе – вино! Х-ха!

Жос задвинул заслонку, снял казан с огня и поставил его на стол, на заранее подготовленную доску. Следом на столе появился графин вина, глиняные, грубые, как ему нравилось, тарелки, пара чашек с соленьями и теплый еще хлеб – Аствиц знал, что Жос приятельствует с соседом-пекарем и тот дважды в день отправляет к нему дочку с выпечкой.

– Договорился я, – доложил Аствиц. – Все, как ты и велел. Стражником жреца пойдешь? А то я обещал…

– Это как в «Золотой стреле» у Стандиса? – прищурился Тролленбок.

– Не только. Жрец, ожидающий влюбленных, нанимал себе воина в целом десятке, что ли, классических пьес. Это только то, что я помню…

– А, я тоже помню. Нищий барон Бэлу – это у кого? У Дастия? Или у Мурлана?

– У Мурлана, и аж в пяти произведениях. Эпоха была! Сейчас вспомнить страшно. Тогда ведь это все было всерьез!

– А то. Еще лет триста назад уворовать невесту – это было ух какое мероприятие! Никто не шутил! Если братья успевали до последнего взмаха жреца – стреляли без дураков. – Жос достал большую деревянную ложку и принялся раскладывать по тарелкам горячее рагу с перцем. – Потому-то жрец зачастую нанимал себе доброго стрелка, а иногда, когда дело было серьезное, денежное, – целый отряд. Бывало так, что братьям невесты приходилось туго!

– Обойдемся без кровопролития, – усмехнулся в ответ Аствиц. – Хотя… в Корви и так вон не пойми что произошло. Вроде как соседа Брокко зарезали вместе с женой. А трупов нет, уволокли. Пристав, умник, сразу говорит – северяне. Традиция у них такая.

– Это кого? – прищурился Жос.

– Некоего господина Кази, крупного лесоторговца на покое, – Лейф махнул рукой и потянул к себе бокал с горячим вином. – Я его не знал… говорят, родом он был с Севера. Мало ли что там в самом деле.

– Кази?

Жос скривился, будто в рот ему попало что-то непотребное, и бросил свою вилку на стол.

– И он представлялся в Корви как лесоторговец на покое?

– Н-ну, так мне обрисовал дело Брокко – ему-то знать лучше, нет?

– Он не был уроженцем Севера, – Жос глотнул вина и достал вдруг трубку. – И уж точно он не был лесоторговцем.

– Откуда ты знаешь?

– Да этот Кази приходил ко мне. Года два назад в первый раз… пытался втулить бумаги давно несуществующего ювелирного дома. Потом приперся якобы как один из основателей некоей морской биржи. Знаешь, почему я его послал?

– Ну, ты в торговле не первый день…

– Нет, Лейф. Не в торговле дело. Во-первых, я не люблю стариков, которые красятся, чтобы казаться моложе, а во-вторых… он так яростно имитировал северный выговор, что мне стало смешно. Он не северянин. Я служил со многими уроженцами нашего Севера – и с представителями серьезных, благородных семейств, и с людьми из давно забытых фамилий… у них был не просто выговор, что ты! Они, по сути, общались меж собой на собственном диалекте. А мошенник Кази имитировал этот диалект. Ну, вот представь себе, к примеру, что я начну изъясняться с тобой на пеллийском, но с диким лавеллерским акцентом. Ч-чцо, вьи, оццче, мине н-на с-сие ц-ццкажжете? Мьяу, ц-циу р-ввяф?

– Эцнарин, ла-велленд цнад хрнал давлендрил, – спокойно ответил Аствиц. – Этсу, Жос, айннарх де арел гриз.

– Лавелленд невозможен только для певцов задницей, – машинально перевел Тролленбок. – Ты, Жос, не уделял внимания… чему? Арел гриз? Ну мне не хватало еще их поэзии!.. Да иди ты сам к этим лавеллерам!

– Я там не был, – смиренно вздохнул Лейф. – И вряд ли побываю. А жаль. Говорят, их воздушные корабли уже летают через Океан Востока. Мы продолжаем их ненавидеть, хотя уже полтора столетия они никак нас не трогают.

– Не хочу об этом говорить, – отмахнулся Жос, дымя трубкой. – Кази… слушай, а давай сделаем так: утром я пойду к нашему приставу и заявлю, что имел интерес в его делах, а раз так – должен поискать в его доме свои бумаги. Пристав, понятно, мне не откажет. Утром же мы с тобой да с приставом съездим в Корви. Посмотрим дом.

– Да зачем тебе это?

– Боюсь, что кому-то еще Кази мозги заморочил. Если его действительно убили, могут пострадать ни в чем не повинные люди. Говорю тебе, я хочу посмотреть его дом. Ты против?

Лейф пожал плечами.

– Я всегда пойду с тобой, Жос. Но… что значит – «если»?

– Не знаю… ничего не знаю, и на этом мы пока закончим. Давай-ка лучше прикинем, где нам назначать место обряда – для Велойна и Юси…

Завтракал Лейф на рассвете, благо спать лег рано, намного раньше, чем обычно. Не желая будить ни в чем не повинного Бони, дрова в печку он подбрасывал сам – Мила, приготовив ему яичницу, вернулась в постель, и он остался в холодной кухне один.

– Наверное, права была мама, говоря, что жениться мне нельзя, – задумчиво пробормотал он, наливая себе горячего вина. – Я опять обидел всех… и совершенно ни за что. Ох…

Бони вечером получил по носу от Милы. Мила в итоге – пару ударов кожаным ремнем от отца Лейфа. Несчастны остались решительно все.

Ковыряя вилкой яичницу, Лейф вдруг представил себе мальчишку Хунара Брокко, которого мать женила на сорокапятилетней, расплывшейся и редковолосой уже девице, давно озверевшей от жизни в родительском доме. Что она с ним делала – ему не хотелось о том и думать. Сам Лейф в такой ситуации сбежал бы к пиратам. И, вдруг вспомнив сдержанную, но не менее от того теплую любовь торговца к единственной дочери, Лейф улыбнулся.