Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 2

На долгие пять секунд стало тихо. Затем голос заговорил снова:

— Это существо не является предком остальных образцов, оно всего лишь побочная линия. У него нет будущего. Оно будет немедленно возвращено в то время-пространство, откуда было взято.

В ту же секунду неандертальца уволокли. Я следил с тоской за его исчезновением. Сначала я испугался его, потом — презирал и стыдился. Он был труслив, грязен и дурно пах. Любая собака цивилизованней его. Но за последние пять минут я стал смотреть на него другими глазами: какой-никакой, а человек! Скорее всего, он не был моим далеким предком, но в нынешнем положении я вовсе был не намерен отказываться и от самого захудалого сородича.

Голос спорил сам с собой, решая, может ли процесс продолжаться, и в конце концов принял решение:

— Рассмотрение будет продолжено. В случае нехватки фактов для принятия решения будет взята другая дистанционная проба нужной линии. Иунио!

Римлянин поднял свой дротик еще выше:

— Кто сказал «Иунио»?

— Выходите давать показания.

Как я и опасался, Иунио объяснил голосу, куда ему следует идти и чем заняться. И не было никакой возможности защитить Крошку от его языка: английский перевод изложил нам все в полном объеме, да сейчас уже и не имело значения, удастся уберечь Крошку от «неприличных» речей или нет.

Голос продолжал так же невозмутимо:

— Является ли это вашими показаниями?

Тут же послышался еще один голос, в котором я узнал римлянина, отвечающего на вопросы, описывающего сражения, рассказывающего об обращении с пленными. Мы слышали английский перевод, но даже в нем звучала гордость и самоуверенность.

— Колдовство! Ведьмы! — завопил легионер и стал делать рога пальцами, отпугивая колдуний. Трансляция прекратилась.

— Голоса совпадают, — сухо объяснила машина. — Запись приобщена к материалам дела.

Но машина не прекращала допрашивать Иунио, требуя подробностей: кто он, как оказался в Британии, чем там занимался, почему считает необходимым служить цезарю. Иунио коротко на все отвечал, потом разозлился и перестал говорить, издав боевой клич, эхом прокатившийся по гигантскому залу. Он отпрянул назад и что было силы метнул дротик. До стены тот не долетел, но олимпийский рекорд был наверняка побит. Я вдруг понял, что кричу «ура!».

Дротик еще не успел упасть на пол, как Иунио обнажил меч, взметнул его в гладиаторском салюте и, выкрикнув «Слава цезарю!», взял на караул. Как он поносил их всех! Он доходчиво объяснил, что думает о тварях, которые не то что не римские граждане, но даже не варвары!

Да, сказал я себе, матч, кажется, подходит к концу. Все! Крышка тебе, человечество.

Иунио вопил без остановки, призывая на помощь своих богов, грозя расправой, придумывая все более и более ее изощренные способы, подробно расписывал, что с ними со всеми сотворит цезарь. Я надеялся, что в переводе Крошка не поймет и половины, хотя надежды мои вряд ли были обоснованы; она вообще более догадлива, чем следовало бы. Но я почувствовал, что начинаю гордиться легионером.

В тирадах червелицего звучала ненависть, но ее не было в речах Иунио. Под ломаной грамматикой, смачными ругательствами и грубой натурой старого сержанта — отвага, смелость и человеческое достоинство. Может, он и был старым негодяем, но негодяем, близким моей душе. Кончил он вызовом: требовал, чтобы они выходили на бой против него; пусть выходят поодиночке или выстроятся «черепахой», он согласен драться один против всех.

— Я сложу из вас погребальный костер! Выпущу из вас кишки! Я покажу, как умирает римский солдат у могилы, заваленной трупами врагов цезаря!

Он остановился, чтобы перевести дыхание. Я снова заорал «браво», а Крошка подхватила мой крик. Иунио взглянул на нас через плечо и усмехнулся.

— Перерезай им глотки, когда я начну сбивать их с ног, парень! Сейчас поработаем!

— Вернуть его обратно во время-пространство, откуда он был взят, — произнес холодный голос.

Иунио встрепенулся, громко призывая Марса и Юпитера, когда его потянули за собой невидимые руки. Меч его упал на пол, но тут же взлетел вверх и сам вошел в ножны.

Иунио молнией пронесся мимо меня. Сложив руки рупором, я крикнул ему вдогонку:

— Прощай, Иунио!

— Прощай, мальчик! — ответил он, пытаясь вырваться. — Трусы, трусы! Ни на что не способны, кроме грязного колдовства!

Иунио исчез.

— Клиффорд Рассел.

— Я здесь.

Крошка сжала мою руку.

— Ваш ли это голос?

— Погодите, — сказал я.

— Говорите!

Я перевел дыхание. Крошка прижалась ко мне и зашептала в ухо:

— Не волнуйся, Кип. Они ведь всерьез.

— Постараюсь, малыш, — ответил я. — Что здесь происходит? Мне ведь сказали, что рассматривается вопрос о человечестве?

— Верно.

— Но ведь это невозможно! У вас нет достаточных исходных данных. Одно колдовство, да и только, как сказал Иунио. Вы взяли пещерного человека, потом признали, что это ошибка. Но это не единственная ваша ошибка. Вот здесь был Иунио. Какой бы он ни был, я вовсе его не стыжусь, я горжусь им, но он не имеет никакого отношения к нашему настоящему. Он уже две тысячи лет как мертв, хорошо ли, плохо ли, но он не представляет сегодняшнее человечество.

— Мне это известно. Сегодняшнее человечество представляете вы двое.

— Нет, вы и по нам его судить не можете. Крошка и я никак не являемся средним показателем. Мы не утверждаем, будто мы ангелы. Если вы осудите человечество на основании наших поступков, вы совершите величайшую несправедливость. Судите меня лично…

— И меня тоже! — воскликнула Крошка.

— …на основании моих собственных поступков. Но не привлекайте за это к ответу моих сородичей. Это не научно. Это математически не обосновано!

— Обосновано.

— Нет! Люди — не молекулы. Все они очень разные. — Относительно их юрисдикции над нами я спорить не стал. Червелицые уже пробовали.

— Согласен, люди не являются молекулами. Но они не являются и индивидуумами.

— Нет, являются!

— Они не могут считаться независимыми индивидуумами, они — частицы единого организма. Каждая клетка вашего тела повторяет один и тот же образец. По трем пробам организма, именуемого человечеством, я могу определить его потенциал и предел его возможностей.

— Им нет пределов! И никто не способен предсказать наше будущее.

— Весьма вероятно, что ваши возможности беспредельны, — согласился голос. — Это следует определить. Но если это так, то отнюдь не в вашу пользу.

— Почему?

— Потому что вы неверно представляете себе цель настоящего рассмотрения. Вы говорите о «справедливости». Я знаю, что вы имеете в виду. Однако ни разу еще не было случая, чтобы две разные расы вкладывали в это слово одно и то же значение и пришли к соглашению. Я не ставлю своей задачей исходить из этой концепции. Наш суд — это не уголовный суд.