Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

Сложность, острота и актуальность проблемы нравственной от­ветственности заставляли писателя возвращаться к ней неодно­кратно. В «Дневнике писателя» 1877 года, касаясь частного вопро­са о российском суде, Достоевский говорит о свободе выбора и нравственной ответственности. «Выходит, что преступление как бы не признается преступлением вовсе, обществу, напротив, как бы возвещается, да еще судом же, что совсем, дескать, и нет престу­пления, что преступление, видите ли, есть только болезнь, проис­ходящая от ненормального состояния общества, — мысль до ге­ниальности верная в иных частных применениях и в известных разрядах явлений, но совершенно ошибочная в применении к це­лому обществу, ибо тут есть некоторая черта, которую невозмож­но переступить, иначе пришлось бы совершенно обезличить чело­века, отнять у него всякую самость и жизнь, приравнять его к пу­шинке, зависящей от первого ветра, одним словом, возвестить как бы какую-то новую природу человека, теперь только что открытую какой-то новой наукой» [1895, 10, 338].

В иных, частных применениях Достоевский признает мысль о влиянии среды верной «до гениальности», но он не принимает ее как всеобщий принцип. Человек сам отвечает за свои поступки.

Существует нравственная ответственность человека перед дру­гим человеком, перед обществом, перед самим собой.

Нравственная ответственность одного человека перед другим может проявиться в разных ситуациях. В своем пределе она прояв­ляется в невозможности одному человеку распоряжаться в любой жизненной ситуации жизнью другого человека. Жизнь человечес­кая самоценна. И не сопоставима ни с какой другой жизнью. Ее вообще нельзя оценивать. Нравственно ответственный человек всегда начинает с себя, распоряжается прежде всего своей жиз­нью. Но нравственно ответственный человек далеко не всегда мо­жет распоряжаться и своею жизнью. Если от его существования зависит существование или благополучие других людей (дети, сла­бые, близкие и т. п.), то такой человек не может сам распоряжать­ся своею жизнью. И как предел этого распоряжения — самоубий­ство — будет в такой ситуации явно безответственным актом, сим­птомом нравственно безответственной личности, т. е. безличности. Примером нравственной ответственности в такой ситуации явля­ется жизнь Сони Мармеладовой, понимающей, что она не имеет «права на омут».

Это в пределе. Но нравственная ответственность и безответст­венность проявляются и в ситуациях будничных. Так, сестра Рас­кольников ради благополучия брата готова жертвовать своим бла­гополучием. Без сомнения, это есть проявление нравственной от­ветственности перед другим человеком. Это же проявление и у са­мого Раскольникова — он. жертвы не принимает.

Предельно развито чувство нравственной ответственности у Мышкина, Шатова, Алеши Карамазова, Зосимы. Примером нрав­ственной ответственности для Достоевского были встретившие пе­трашевцев в Тобольске жены декабристов. «Мы увидели этих ве­ликих страдалиц, добровольно последовавших за своими мужья­ми в Сибирь. Они бросили все: знатность, богатство, связи и род­ных, всем пожертвовали для высочайшего нравственного долга, самого свободного долга, какой только может быть. Ни в чем не­повинные, они в долгие двадцать пять лет перенесли все, что пе­ренесли их осужденные мужья» [1895, 9, 175]. Этот пример есть одно из самых ярких доказательств свободы выбора, относитель­ной независимости человека от среды (а попутно и неверности сте­реотипности в подходе к явлениям действительности: дворянская семья, браки по расчету и т.-п.).

Нравственная ответственность перед другим человеком есть од­новременно и ответственность перед обществом в целом. Ибо это есть утверждение своим примером истинных ценностей в обществе.

У Достоевского есть немало замечаний относительно нравст­венной ответственности человека перед социальной общностью. Как пример такой ответственности Достоевский приводит стрем­ление восемнадцатилетней девушки пойти сестрой милосердия к борющимся славянам.

Как общий принцип нравственной ответственности перед чело­веческой общностью и перед каждым, в эту общность входя­щим, — слова старца Зосимы, сказанные им незадолго до смер­ти: «Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей миро­вой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого че­ловека на сей земле. Сие сознание есть венец пути иноческого, да и всякого на земле человека. Ибо иноки не иные суть чело­века, а лишь только такие, какими и всем на земле людям быть надлежало бы» [10, 9, 205].

Это завещание остающимся жить человека нравственно от­ветственного в высшей мере. Сам он умирает легко, ибо совесть его чиста, он всегда чувствовал себя ответственным за все.

И прежде всего он был ответственен перед самим собою. Этот вид ответственности, пожалуй, самый главный. И самый труд­ный. Это есть основа ответственности перед другим человеком и обществом. Если человек не способен испытать чувство сты­да за никем не замеченные поступки, то он не проявит и ответ­ственности перед другими и обществом.

«Кто требует от другого всего, а сам избавляет <себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья» [П, 1, 404], — писал Достоевский в одном из писем. Относительно счастья он, может быть, не так уж и прав, ибо безличностный человек как раз и найдет счастье в том, что берет с других, ничего им не да­вая. Но личностью этот нравственно безответственный человек не является. Это определенно.

Это не значит, однако, что этот человек не может стать лич­ностью, приобрести нравственную ответственность. Может. Та­ков у Достоевского Ставрогин. Совершив ряд поступков, не толь­ко нравственно безответственных, но и преступных (если учиты­вать исповедь героя), этот человек обнаруживает позднее в себе чувство нравственной ответственности. И мечется, мечется, ме­чется. До петли.

Нравственная ответственность перед собою может привести человека к поступкам, которые именуют героическими. Люди жер­твуют жизнью за идею, за сохранение своего достоинства, чего никогда не сделают люди нравственно безответственные, безлич­ностные. Последние порою даже понять не могут первых. А по- рою даже считают такие поступки «невыгодными» для общества. Я уже говорил об отношении Смердякова к героическому поступ­ку Фомы Данилова. По смердяковым, Даниловы просто дураки. "Притворился бы, слукавил бы — жил бы. А коль жил, то создал бы за свою жизнь что-то, принес бы пользу обществу.

Польза здесь понимается слишком примитивно, ее видят лишь в чем-то, выходящем за пределы личностности. Но фактически боль­шей пользы обществу, чем принес Данилов, никто принести не сможет. Любое действие, любые созданные духовные и матери­альные ценности могут быть превзойдены. Положим, что Дани­лов был бы самым крупным ученым, создал бы какую-то весьма фундаментальную теорию. Но и она бы со временем была прев­зойдена. Но его пожертвование жизнью превзойти нельзя. Его поступок в лучшем случае можно лишь повторить. Ибо это предел. И в этом-то высшая польза, выгода для общества, если послед­нее собирается жить.