Сергей Снегов - В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.

Была мертвая тишина.

— Значит, так, — сказал председатель Степан Гаврилович, коротко перед тем посовещавшись с помощниками. — Самое нам время, граждане, заслушать товарища Селецкого. Что тут вокруг да около ходить? Машина — гараж, уменьшил-увеличил, уверен — не уверен… А заявление гражданина Супоросова очень даже конкретное: Селецкий-де хулиган, Селецкий-де вредитель, убийцей вот даже называют! Может, и в самом деле вредитель Селецкий? — Председатель закивал протестующему шуму зала. — Вот и пора ему дать слово — пусть он опровергнет все эти обвинения. Вот так. Давайте говорите, товарищ Селецкий!

Селецкий встал — невысокий и щуплый, как подросток, оттянул ворот свитера, повертел шеей, полуобернулся к залу.

— Ну что ж, судиться так судиться, — чуть ерничая, начал он. — Наверное, Гертруду Супоросову есть за что меня ненавидеть. Но и я таких терпеть ненавижу! И никаких моральных неудобств я, граждане, в борьбе с ним не испытываю. Вот собаку его мне жаль. Пострадала, можно сказать, из-за хозяина. Она же не виновата, что воспитали ее так. Был бы, допустим, у кого другого пес — ну дог, ну чемпион породы громадный, так ходи себе, гордись и радуйся! Нет, Супоросову не просто собака нужна, ему Баскервильская нужна, чтоб все вокруг тряслись да шарахались: разойдись, мол, народ, Супоросов идет!

На складную эту фразу публика ответила одобрительным смешком, а Гертруд глянул на оратора с какой-то даже томной ненавистью.

— Характер ведь такой у человека, — продолжал Селецкий, — на машине ехать — так встречного обрызгать, идти — так толкнуть, с собакой гулять — так испугать. Ну ни одной же собаки пропустить не может, чтобы Султана своего не науськать! Султану, может, и самому неловко малых собак обижать, да куда ж денешься, коли хозяин велит? Вот и на Джека Гертруд таким манером чемпиона своего науськал. Джек с мальчишкой гулял; я иду с работы как раз, слышу, Супоросов Султану: «Фас!» Тот в полный мах на Джека и помчался. Мальчишка испугался, я кричу Гертруду; оттащи, мол, пса, разорвет ведь Джека! А тот смеется: сами, мол, разберутся. Где ж, говорю, разберутся, если Джек и три раза меньше? А Гертруду это маслом по сердцу. Да и зол он уж на меня был тогда, были причины…

Что за причины, Селецкий уточнять не стал, но все почему-то подумали, что причины заключаются в каком-то не принятом Валерой предложении Супоросова, имевшем небось выгоду для Гертруда, ведь не зря же тот (это многие помнили) подходил, бывало, к Селецкому и заговаривал с ним улыбчиво. И посмотрели многие на мясника Сережу, супоросовского приятеля, а тот пожал плечами: не в курсе, мол…

Между тем Селецкий продолжал рассказывать:

— Джек-то, говорю, в три раза меньше! А Супоросов мне на это: что ж вы, сморчки, вовремя не выросли? Ах, думаю, вырасти? Ну это мы сейчас тебе устроим! Вот тут и устроил Джек Султану выволочку! Как тот, бедняга, не спятил от неожиданности? На трех лапах ускакал. А Гертруд в столбняк впал, рот разинул. Так кто же тут, граждане, виноват — мы с Джеком или Супоросов с Султаном?

— Значит, надо понимать, что вы, Селецкий, утверждаете, что… это… уменьшили собаку Супоросова? Что это было в действительности? Натурально происходило? — морщась, как от дыма, спросил Степан Гаврилович.

— Да нет же! — замотал головой хоккеист Хохлин. Джека он увеличил. Да, Валера?

— Вы что же, граждане, бредите? — Поворотясь к Хохлину, председатель шмякнул ладонью по столу: — Неужто вы всерьез?

— Всерьез! Именно всерьез! — восторженно вскочила в своем ряду Дина, милиционерова журналистка. Это же чистейшая парапсихология. Это, это… — Она упала на стул, задохнувшись от избытка чувств.

— Всерьез не всерьез, а признание-то протоколировать положено. Или это не предусмотрено в вашем «Положении»? — зазвучал мрачный баритон Супоросова. Это мне не здесь, это мне потом в другом месте пригодится. Было же признание, так что же вы?

— А в чем я признался? — спросил Селецкий и на миг задумался. — Признаю, что был свидетелем собачьей драки при науськивании Супоросова. Правда, я подумал тогда: поменяться бы им ростом — Джеку с супоросовским чемпионом…

— Вот око! Вот он — телекинез! — закричала, хлопая в ладоши, журналистка. — Бог с ним, с Супоросовым! Какая мелочь! Супоросов — только точка приложения уникального явления! Продолжайте, Валера, умоляю!

— Сами вы мелочь! — крикнула Дине красавица Супоросова. — А еще к нам приходила, сочувствовала! Еще «Камю» пила!

Злорадный хохот взметнулся в зале и вновь сменился напряженной тишиной. Селецкий продолжал:

— Вот что касается собаки. Теперь относительно машины и гаража, главное — гаража. Ведь это же факт, дорогие жильцы, — возгласил он почти патетически, факт, что Гертрудов гараж въехал на детскую площадку! Стоит он там? Стоит как миленький! Это ж надо, — вдруг, как новости, изумился Селецкий, — инвалидные гаражи и те за углом, на пустыре, а супоросовский — прямо под окнами его! Стоит по спецразрешению. Гертруд Сертификатович. У таких всегда ведь спецразрешения, спецобслуживание, спецкормежка. Везде у них лапы, везде нужные люди, и все у них по закону, и мер борьбы с ними вроде бы и нет, бесполезно вроде бы и рыпаться. — Селецкий вздохнул, и в зале завздыхали и головами закивали, и старушка Крупнова кивнула с умудренной скорбной улыбкой.

— Давай, давай, — грозным баритоном поощрил оратора Супоросов. — Припомним и это! Слышали? Коли он на суде так о наших законах вещает, так чего я от него в одиночку наслушался?

— Вот я и подумал, — продолжал Селецкий, — раз стоит гараж на спецместе, надо спецмеры принимать. А главное, первое июня — Международный день защиты детей. Ну вот и принял я спецмеры — тут до него и дошло…

— Валерий Александрович, — ломким голосом проговорила старушка Крупнова, — все это так, все это справедливо, но, умоляю, не нужно нас разыгрывать! Ведь вы же нас разыгрываете, дорогой? Не будете же вы всерьез утверждать, что в самом деле уменьшили этот проклятый гараж?

— А вы против уменьшения? — улыбнувшись, спросил Селецкий.

— Ах, — сказала старушка, — у меня кружится голова… Мне нехорошо, Степан Гаврилович… — Она потерянно улыбнулась и принялась рыться в портфельчике, ища какие-то лекарства.

— Вы протокол ведите, а не таблетки глотайте — грубо крикнул Супоросов, опасаясь, что признание врага не будет отражено в протоколе. — Ведите протокол или другому поручите! У-у-у богадельня!

— Сейчас мы перерыв объявим, Ксения Карповна, успокаивающе сказал старушке председатель, в то время как Хохлин, плеснув из графина, подал ей стакан. Тут еще разбираться и разбираться. Надо прерваться, товарищи, хоть на четверть часа, — обратился он к публике.