Евгений Евтушенко - Ардабиола

- Это твои новые друзья? - спросила жена Ардабьева, садясь и закуривая. Насмешливое выражение в ее глазах оставалось, но зажигалкой она щелкнула нервно, неуверенно.

- Ага... - сказал Ардабьев. - Новенькие. С иголочки.

- А где же твоя подруга Алла? Клетка пуста. Она что, тоже от тебя сбежала?

- Она умерла.

- Про крыс обычно говорят: сдохла.

- Она умерла.

- Хорошо, пусть будет по-твоему. Ты всегда был гуманен к животным. Этого у тебя не отнимешь... Извини, что я без звонка. Твой телефон не отвечал. Я хотела тебя поздравить с защитой. Мне сказали, что ты завтра наприглашал гостей. Многие ведь не знают, что мы живем отдельно. И я подумала...

- Что ты подумала? - спросил Ардабьев, поднимая с попа ветку ардабиолы и крутя ее в руках.

- Я не напрашиваюсь в гости... Я подумала, что квартира, наверно, захламлена... Хотела тебе помочь... А у тебя чисто. Тебе кто-нибудь помогает?

- Никто.

- Молодец. А ты догадался что-нибудь купить?

- Догадался.

Она подошла к холодильнику, заглянула в него:

- Ты растешь как домохозяйка, Ардабьев... Даже поросят достал. А кто жарить будет?

- У тебя права с собой? - спросил Ардабьев.

- С собой. Почему ты спрашиваешь?

- Отвези меня в Домодедово. А завтра принимай гостей. Выручи меня. Мне некогда звонить, извиняться.

- Что? - застыла она с открытой дверцей холодильника.

- Отец умер.

Она сделала невольное движение к нему, но удержалась.

- Когда? Что с ним случилось?

- Так ты меня отвезешь?

Она подошла к стенному шкафу, вынула из него две рубашки, белье, носки, и снова ее поразило, что все было чистым, отглаженным.

Когда она вошла в ванную, чтобы взять бритву, то прежде чем заметить груду бутылок шампанского в воде, увидела две еще не высохшие рубашки на деревянных плечиках, трусы и носки на батарее и поняла, что Ардабьев стирает сам. Ей захотелось заплакать и от этого и от того, что его отец умер. Но она не заплакала, а только взяла бритву и еще одну пару носков, которые на ощупь оказались сухими.

...Некоторое время они ехали молча.

- А ты когда-нибудь думал о том, что и ты можешь умереть? - спросила она, включая подфарники, потому что потемнело.

- Думал. Я бы не хотел, чтобы это случилось именно сейчас. Я не имею на это права. Я многого не успел, - хмуро сказал Ардабьев.

- А ты думаешь, что в истории есть хотя бы один человек, который все успел? - спросила она, снова закуривая. - Все, кто умер, чего-то не успели. Не успел Христос, чтобы все люди стали братьями. Гитлер не успел засунуть всех евреев в газовые камеры. Твой отец не успел увидеть своего внука, которого я убила в себе без твоего разрешения. А я тоже умерла, потому что не успела стать матерью.

- Не казнись, - вобрал голову в плечи Ардабьев.

- Я убила твоего ребенка, потому что любила тебя, - продолжала она. Мне казалось, что ребенок будет тебе мешать. Я хотела, чтобы ты защитился, встал на ноги. А ты мне не простил. Ты перестал со мной говорить. Ты мне не рассказывал ничего. Ни о том, почему вместо канарейки у нас в клетке стала жить крыса. Ни о том, что у твоего отца рак. Ты думал, что я тебя разлюбила. А можешь ты себе представить, что есть такая любовь, когда ради нее можно убить собственного ребенка? За что ты возненавидел меня?

- Я не возненавидел. Я не мог забыть, - тяжело вздохнул Ардабьев. Он думал о девушке в кепке: почему она тоже это сделала?

- Не надо меня добивать, Ардабьев, Я наказана. Тем, что люблю тебя, и никого больше. - И задрожавшим, срывающимся голосом она тихо спросила: Скажи, а ты когда-нибудь сможешь забыть? Сможешь простить?

- Не знаю, - ответил Ардабьев и замолчал. Он молчал до самого аэропорта. И, только открывая дверь оранжевого пикапа, сказал: - Не надо говорить про смерть отца гостям. Придумай другую причину моего отсутствия. Какую-нибудь смешную, чтобы им было весело. Запомни: Мишечкиных я не приглашал.

- А если они припрутся? - спросила она, вытирая слезы, но уже другим голосом.

4

Ардабьев шел за толпой пассажиров по взлетному полю. В левой руке он держал весь свой багаж - привезенный им из Африки портфель с крошечным крокодилом, похожим на ящерицу, вшитым в кожу другого крокодила, который при жизни был, наверно, побольше. Лапки крошечного крокодила болтались над замком портфеля. Правой рукой Ардабьев прижимал к груди спящего мальчика лет двух, обнимающего его за шею рукой. В руке был цепко зажат игрушечный луноход, щекочущий своей антеннкой затылок Ардабьева. Мальчик как будто сошел с картинки на пакете детского питания. У мальчика были белые стружечные кудри, лукавый вздернутый нос и такие круглые тугие щеки, как будто под каждой из них лежало по яблоку. Мама шла рядом с Ардабьевым и несла на руках грудного младенца в белоснежном свертке, С ее локтя свисала авоська, набитая апельсинами, колотящаяся на ходу о бедро. Одна из ячеек авоськи прорвалась, и путь мамы по взлетному полю был отмечен оранжевым пунктиром нескольких упавших апельсинов...

Еще час назад Ардабьев безнадежно совал телеграмму о смерти отца начальнику службы перевозок, обалдело глядящему озверевшими и одновременно затравленными глазами на тянущиеся к нему руки с другими телеграммами, командировочными удостоверениями и разнообразными красными книжечками с золотым и прочим тиснением. Дальневосточные и сибирские линии были закрыты двое суток, и сотни людей спали на скамьях или просто на полу. Телеграмма Ардабьеву не помогла. В аэропорту Домодедово привыкли к тому, что кто-то где-то каждый день умирает. Когда объявили наконец позавчерашний рейс, Ардабьев раскрыл телеграмму и, показывая ее, медленно пошел вдоль очереди на регистрацию. Большинство людей отворачивалось. У всех были дела и, может быть, смерти.

- Постойте... - вдруг раздался голос, и Ардабьев увидел молодого армейского капитана с пушечками на петлицах. Лицо капитана было покрыто двухдневной золотистой щетиной, но глаза были прозрачные, человеческие.

Капитан держал на руках спящего мальчика, и во сне не выпускающего игрушечный луноход. Рядом с капитаном стояла мама и застенчиво кормила грудью младшего брата.

- Вы уже второй раз проходите мимо нас с телеграммой, - сказал капитан. - Мы тут с женой подумали... Сможете взять на себя контроль над этим вождем краснокожих? - и показал на мальчика в своих руках.

- Попытаюсь, - сказал Ардабьев. - Но у вас же их двое.

- Ничего. Я полечу другим рейсом, - сказал капитан. - У меня еще два дня отпуска. А вы полетите с моей женой и детьми. Смерть отца бывает раз в жизни.

Ардабьев перевел взгляд на жену капитана. Ардабьев ожидал чего угодно, но не ее улыбки, Но жена капитана именно улыбнулась. Она улыбнулась, инстинктивно прикрывая ладонью грудь и тихонько укачивая младенца. Она улыбнулась даже виновато, как будто это они с ее мужем и детьми были чем-то повинны в смерти его отца и в том, что у Ардабьева нет билета.