Аркадий Стругацкий - Далёкая Радуга

Степная зона тянулась до самого Гринфилда, и Роберт проскочил её со средней скоростью пятьсот километров в час. Флаер нёсся над степью, как блоха, — огромными прыжками. Слепящая полоса скоро вновь скрылась за горизонтом. В степи всё казалось обычным: и сухая щетинистая трава, и дрожащие марева над солончаками, и редкие полосы карликового кустарника. Солнце палило беспощадно. И почему–то нигде не было никаких следов ни зерноедки, ни птиц, ни урагана. Наверное, ураган разметал всю эту живность и сам затерялся в этих бесплодных, извечно пустынных просторах Северной Радуги, самой природой предназначенных для сумасшедших экспериментов нуль–физиков. Однажды, когда Роберт был ещё новичком, когда Столицу называли ещё просто станцией, а Гринфилда не было вообще, Волна уже проходила в этих местах, вызванная грандиозным опытом покойного Лю Фын–чена, тогда всё здесь было черно, но прошло всего семь лет, и цепкая неприхотливая трава вновь оттеснила пустыню далеко на север, к самым районам извержений.

Всё вернётся, думал Роберт. Всё будет по–прежнему, только Камилла больше не будет. И если когда–нибудь кто–нибудь внезапно возникнет в кресле за моей спиной, я уже буду точно знать, что это всего–навсего привидение. А сейчас я приду к Маляеву и скажу ему прямо в лицо: «Ульмотроны ваши я бросил». А он процедит сквозь зубы: «Как вы смели, Скляров?…» И тогда я ему скажу: «Наплевать мне на ульмотроны, потому что погиб Камилл из–за ваших ульмотронов!» А он скажет: «Это, конечно, очень жаль, но ульмотроны нужно было привезти». И тогда я, наконец, рассвирепею и скажу ему всё. «Сосулька ты! — скажу я. — Снежная ты баба с электронным управлением. Как ты смеешь думать об ульмотронах, когда погиб Камилл?… Равнодушный ты человек, ящерица!»

В двухстах километрах от Гринфилда он увидел «харибды» — гигантские телемеханические танки, несущие отверстые пасти энергопоглотителей. «Харибды» шли цепью от горизонта до горизонта, соблюдая правильные полукилометровые интервалы, с лязгом и громовым грохотом тысячесильных двигателей. За ними в жёлтой степи оставались широкие полосы развороченной коричневой земли, вспаханной до самого базальтового основания континента. Траки гусениц вспыхивали под солнцем. А далеко справа в тусклом небе моталась едва заметная точка — это был вертолёт–наводчик, руководивший движением этих металлических чудовищ. «Харибды» шли на Волну.

Энергопоглотители, по–видимому, ещё не работали, но Роберт на всякий случай круто набрал высоту и начал снижение, только когда навстречу ему из дымки вынырнул Гринфилд — несколько белых домиков и квадратная башня дальнего контроля, окружённые пышной земной зеленью. На северной окраине, подмяв под себя рощицу пальм, угрюмо чернела неподвижная «харибда», устремив прямо на Роберта бездонный раструб поглотителя, и ещё две «харибды» стояли справа и слева от посёлка. Два вертолёта взмыли над башней и ушли на юг. На площади среди зелёных газонов блестели на солнце перепончатые крылья птерокаров. Вокруг птерокаров бегали и копошились люди.

Роберт подогнал флаер к самому входу в башню и выскочил на крыльцо. Кто–то отшатнулся, женский голос вскрикнул: «Кто это?» Роберт взялся за ручку стеклянной двери и на мгновение застыл, вглядываясь в своё отражение, — почти голый, весь в спёкшейся пыли, глаза злые, через грудь и живот идёт широкая чёрная царапина… Ладно, подумал он и рванул дверь. «Да ведь это Роберт!» — крикнули сзади. Он медленно поднялся по лестнице и наткнулся на Патрика. Патрик смотрел на него, открыв рот. «Патрик, — сказал Роберт. — Патрик, дружище, Камилл погиб…» Патрик замигал и вдруг зажал себе рот ладонью. Роберт прошёл дальше. Дверь в диспетчерскую была открыта. Там были Маляев, глава северных нулевиков Шота Петрович Пагава, Карл Гофман и ещё какие–то люди — кажется, биологи. Роберт остановился в дверях, держась за косяк. За спиной топали по ступенькам, и кто–то крикнул: «Откуда он знает?»

— Камилл… — сказал Роберт сипло и закашлялся.

Все с недоумением смотрели на него.

— В чём дело? — резко спросил Маляев. — Что с вами, Скляров, почему вы в таком виде?

Роберт подошёл к столу и, уперев грязные кулаки в какие–то бумаги, сказал ему в лицо:

— Камилл погиб. Его раздавило.

Стало очень тихо. Глаза Маляева сузились.

— Как раздавило? Где?…

— Его раздавило птерокаром, — сказал Роберт. — Из–за ваших драгоценных ульмотронов. Он мог спокойно спастись, но он помогал мне таскать ваши драгоценные ульмотроны, и его раздавило. А ваши ульмотроны я бросил там. Подберёте их, когда пройдёт Волна. Понимаете? Бросил. Они там сейчас валяются.

Ему сунули стакан воды. Он взял стакан и жадно выпил. Маляев молчал. Его бледное лицо стало совсем белым. Карл Гофман бесцельно перебирал какие–то схемы и не поднимал глаз. Пагава поднялся и стоял с опущенной головой.

— Очень тяжело… — сказал, наконец, Маляев. — Это был большой человек. — Он потёр лоб. — Очень большой человек. — Он снова поглядел на Роберта. — Вы очень устали, Скляров…

— Я не устал.

— Приведите себя в порядок и отдохните.

— И это всё? — горько спросил Роберт.

Лицо Маляева стало прежним — равнодушным и жёстким.

— Я задержу вас ещё на одну минуту. Вы видели Волну?

— Видел. Волну я тоже видел.

— Какого типа Волна?

В мозгу Роберта что–то сдвинулось, и всё встало на привычные места. Был властный и умный руководитель Маляев, и был его вечный лаборант–наблюдатель Роберт Скляров, он же «Юность Мира».

— Кажется, третьего, — покорно сказал он. — Лю–волна.

Пагава поднял голову.

— Хорош–шо! — неожиданно бодро сказал он. И сейчас же скис, облокотился на стол и вяло сел. — Ай, Камилл, ай, Камилл, — забормотал он.

— Ай, бедняга!… — Он схватил себя за большие, оттопыренные уши и принялся мотать головой над бумагами.

Один из биологов, опасливо косясь на Роберта, тронул Маляева за локоть.

— Виноват, — сказал он робко. — А чем это хорошо — Лю–волна?

Маляев перестал, наконец, сверлить Роберта жёстким взглядом.

— Это значит, — сказал он, — что погибнет только северная полоса посевов. Но мы ещё не уверены, что это Лю–волна. Наблюдатель мог ошибиться.

— Ну как же так? — заныл биолог. — Договаривались же… У вас есть эти… «харибды»… Неужели нельзя остановить? Какие же вы физики?

Карл Гофман сказал:

— Возможно, удастся погасить инерцию Волны на линии дискретного перепада.

— Что значит «возможно»? — воскликнула незнакомая женщина, стоявшая рядом с биологом. — Вы понимаете, что это безобразие? Где ваши гарантии? Где ваши прекрасные разговоры? Вы понимаете, что вы оставляете планету без хлеба и мяса?