Тысячная ночь - Аластер Рейнольдс

всю правду о том, где он побывал после прошлого сбора.

— Это дело Лопуха, а не ваше.

— Ты знаешь Лопуха? — рискнул спросить я.

— Прекрасно знаю, — ответил незнакомец. — Полагаю, лучше, чем ты.

— Сомневаюсь. Он один из нас. От плоти Горечавки.

— Гордиться тут вовсе нечем, — сказал незнакомец. — По крайней мере там, откуда я родом, это не принято. Окажись сейчас здесь Абигейл Джентиан, я бы проделал в ней дыру, через которую ты запросто смог бы помочиться.

Ледяное спокойствие незнакомца не оставило ни малейших сомнений, что он говорит серьезно. Меня пробрал страх. Этот человек с радостью уничтожил бы не только Абигейл, но и всю ее Линию.

Странное чувство, когда тебя презирают.

— Кто ты? — спросила Портулак. — И откуда ты знаешь Лопуха?

— Я Гриша, — ответил незнакомец. — Единственный, кто выжил.

— Выжил после чего? — спросил я. — И как ты оказался на корабле Лопуха?

Гриша взглянул на меня, и на округлом лице отразилось некое подобие мыслительного процесса, который, похоже, завершился принятием решения.

— Ждите здесь, — сказал он. — Сейчас вернусь.

Он выпустил из руки лучемет. Вместо того чтобы упасть на пол, оружие просто повисло в воздухе, продолжая целиться в нашу сторону. Гриша скрылся за дверью.

— Я знала, что это ошибка, — прошептала Портулак. — Думаешь, эта штука в самом деле...

Я слегка отодвинулся от Портулак, и лучемет переключил свое внимание на меня. Вздохнув, я вернулся на прежнее место. Оружие следило за моими движениями.

— Да, — кивнул я.

Вскоре вернулся Гриша и, сомкнув ладонь на рукоятке лучемета, опустил его чуть ниже. Оружие больше не целилось в нас, но мы все еще оставались во власти Гриши.

— Пойдемте, — сказал он. — Вы должны кое с кем увидеться.

Ближе к центру корабля находилось помещение без окон. Как я понял, это была спальная камера, где обитатели корабля погружались в метаболический стазис перед долгими межзвездными прыжками. На некоторых кораблях имелись достаточно мощные двигатели, способные разгоняться до скорости настолько близкой к световой, что субъективное время полета сжималось в произвольно короткие промежутки. Но этот корабль к быстроходным не относился. Экипаж был вынужден проводить среди звезд по меньшей мере годы. Именно по этой причине помещение было оборудовано медицинскими системами для многократных модификаций и омоложений тела.

Было там и тело. Бледное, наполовину сожранное хрупкой серебристой коростой, которая покрыла его сплошь от пояса до пяток и уже заползла на половину груди, правое плечо и одну сторону лица. Тело покоилось в подрагивавшем герметичном пузыре, искажавшем его облик. Вокруг него суетились машины цвета слоновой кости.

— Можете взглянуть, — разрешил Гриша.

Мы с Портулак взглянули, и у обоих вырвался судорожный вздох. Тело на койке принадлежало Лопуху.

— Ничего не понимаю, — проговорил я, всматриваясь — Тело, которое у него на острове, в отличном состоянии. Зачем поддерживать жизнь в этом, если оно отказало?

— Это не дубликат, — сказал Гриша, кивая на пузырь. — Это его единственное тело. Это и есть Лопух.

— Нет, — возразил я. — Когда мы улетали, Лопух все еще был на острове.

— Там не Лопух, — устало вздохнул Гриша, показывая лучеметом на пару стульев возле койки. — Садитесь, и я попытаюсь объяснить.

— Что с ним? — спросила Портулак, когда мы выполнили распоряжение Гриши.

— Его отравили. Наемные убийцы. Чем-то утонченным, медленным и смертоносным. — Гриша погладил поверхность пузыря. Оставляя на ней мерцающие розовые вмятины от пальцев. — Защита предназначена скорее для вас, чем для меня. Если бы я подцепил эту заразу, все обошлось бы неприятной сыпью на коже. Вас же она убила бы точно так же, как убивает сейчас его.

— Нет, — сказал я. — Он из Линии Горечавки. Нас не может убить никакая инфекция.

— Это оружие против конкретной Линии. Оно создано для того, чтобы убивать подобных вам.

— Кто с ним это сделал? — спросила Портулак. — Ты, Гриша?

Вопрос, похоже, нисколько его не задел.

— Нет, не я. Это был один из вас. Лопух подозревал, что кто-то из Сторонников.

Я нахмурился, глядя на изъеденное серебром тело.

— Лопух сказал тебе, кто именно?

— У Лопуха имелись подозрения. Но точно знать, кто его отравил, он не мог.

— Не понимаю. Что, собственно, произошло? Как вообще Лопух может лежать здесь при смерти, если мы всего лишь пару часов назад видели, как он носился по острову?

На губах Гриши возникла едва заметная улыбка — первое проявление чувств с момента нашей встречи.

— Тот, кого вы видели, не Лопух. Это конструкт, подделка, созданная его врагами, которая заменила настоящего Лопуха почти три недели назад. А настоящего Лопуха отравили, прежде чем он вернулся на свой корабль.

Я взглянул на Портулак и кивнул:

— Если Гриша говорит правду, это, по крайней мере, объясняет перемены в поведении Лопуха. Мы считали, что он боится задавать новые вопросы о Великом Деянии. А на самом деле его просто подменили.

— Значит, он задавал слишком много вопросов, — сказала Портулак, наморщив симпатичный лобик. — Хотя погоди. Если он знал, что его отравили, почему ничего не сказал остальным? И почему остался на корабле, прячась от всех, в то время как его двойник бегал по острову?

— У него не было выбора, — ответит Гриша, — Когда он прилетел сюда, корабль обнаружил заразу и не позволил ему уйти.

— Весьма благородно, — заметил я.

— Он сам запрограммировал корабль на это. Думаю, подозревал, что враги могут предпринять нечто подобное. Не хотел вернуться и распространять заразу. Он думал обо всех остальных.

Какое-то время мы с Портулак молчали. Полагаю, нас обоих одолевали одни и те же печальные мысли. Нам никогда не приходило в голову, что Лопух может повести себя достойно, даже героически. Вне зависимости от того, что еще мне предстояло узнать за этот вечер, я понял, что уже неверно оценил того, кто заслуживал лучшего.

— И все равно, — сказал я, — это никак не объясняет, почему он не предупредил остальных. Если знал, что его отравили, и хотя бы догадывался, кто способен это сделать, то преступник мог всерьез поплатиться.

— Вне всякого сомнения, — кивнул Гриша. — Но Лопух понимал, что риск слишком велик.

— Риск чего? — спросила Портулак.

— Того, что станет известно