Остров Дельфинов. Большая глубина. Рассказы - Артур Чарльз Кларк

недель он представлял себе, как будет ее собирать, где повесит в своей комнате. И вдруг, в последнюю секунду, слова отца: «Прости меня, Джон, слишком уж дорого. Может быть, к следующему дню рождения…»

Спустя полвека, прожив славную жизнь, он снова был убитым горем мальчишкой.

А если не подчиниться? Пренебречь запретом и идти дальше? Пускай отменили гонки, его перелет войдет во все отчеты и будет долго вспоминаться.

Нет, это хуже глупости — это самоубийство, к тому же очень мучительное. Джон Мертон видел агонию людей, пораженных лучевой болезнью, потому что отказала магнитная защита их кораблей. Слишком дорогая цена…

Он переживал не только за себя, но и за Дмитрия Маркова. Оба заслужили победу, но она никому не достанется. Пусть человек научился запрягать лучи светила и мчаться к рубежам космоса — спорить с разъяренным Солнцем ему не дано.

В пятидесяти милях за «Дианой» катер коммодора уже подошел к «Лебедеву», чтобы снять капитана. Унесся вдаль серебристый парус: Дмитрий обрубил снасти, и Мертон вполне понимал его чувства. Маленькая капсула будет доставлена обратно на Землю, может быть, даже еще раз пойдет в дело, но паруса делались только на один рейс.

Можно нажать кнопку катапультирующего устройства и сберечь спасателям несколько минут. Но это было свыше сил Мертона, он хотел до последнего оставаться на суденышке, которое так долго было частью его грез и его жизни. Могучий парус, развернутый под прямым углом к Солнцу, развил предельную тягу. Он уже давно вырвал яхту из объятий Земли, и «Диана» продолжала наращивать скорость.

Внезапно его осенило. Он знал, что делать. Ни сомнений, ни колебаний: Джон Мертон в последний раз обратился к вычислительной машине, которая помогла ему пройти половину пути до Луны.

Закончив вычисления, он завернул вместе бортовой журнал и скромное личное имущество. С трудом (разучился уже, да и не так-то просто справиться с этим в одиночку!) Мертон влез в аварийный скафандр. Он как раз закрыл окошко гермошлема, когда радио донесло голос коммодора:

— Через пять минут подойдем к вам, капитан. Обрубите парус, чтобы нам не запутаться.

Джон Мертон, первый и последний капитан солнечной яхты «Диана», на секунду замешкался. Он еще раз обвел взглядом миниатюрную кабину со сверкающими приборами и умело размещенными рычагами, которые теперь были наглухо закреплены в одной позиции.

Наконец сказал в микрофон:

— Оставляю судно. Не спешите, все равно меня найдете. «Диана» сама за собой последит.

Его порадовало, что коммодор воздержался от ответа. Профессор Ванстраттен, конечно, понял, в чем дело. И понял, что в эти завершающие секунды Мертону хочется побыть одному.

Он не стал откачивать воздух из переходной камеры, и вырвавшийся из нее газ мягко понес его прочь от «Дианы»; толчок отдачи был последним даром Мертона яхте. Она быстро удалялась, и парус ее ярко блестел в лучах Солнца, которые на века определят путь «Дианы». Через два дня она пронесется мимо Луны, и та, как и Земля, не сможет ее удержать.

Освобожденный от тормозящей массы, парус с каждым днем будет увеличивать свою скорость на две тысячи миль в час. Месяц — и «Диана» будет идти быстрее любого из созданных человеком кораблей.

Чем дальше, тем слабее лучи Солнца, и ускорение начнет падать. Но даже на орбите Марса скорость за сутки будет нарастать на тысячу миль в час. И задолго до того ход яхты будет таким, что даже Солнце ее не удержит. Быстрее любой кометы она устремится в межзвездную пучину, недоступную воображению человека.

Глаза Мертона заметили зарево ракет в нескольких милях. Катер идет за ним — с ускорением, в тысячи раз большим, чем то, которое когда-либо сможет развить «Диана». Но двигатели катера израсходуют запас горючего в несколько минут, а солнечная яхта сотни лет будет наращивать скорость, подстегиваемая неугасимым пламенем Солнца.

— Прощай, кораблик, — сказал Джон Мертон. — Интересно, чьи глаза увидят тебя и через сколько тысяч лет?

Кургузая торпеда подошла вплотную, но на душе у Мертона было легко.

Ему уже никогда не выиграть гонку до Луны, но его суденышко первым вышло в долгое плавание к звездам.

Юпитер Пять

Профессор Форстер такой коротышка, что для него пришлось сделать особый космический скафандр. Однако, как это часто бывает, малый рост с лихвой возмещается кипучей энергией и задором. Когда я познакомился с ним, он уже двадцать лет добивался осуществления своей мечты. Больше того, он сумел убедить множество трезвых дельцов, депутатов Всемирного совета и руководителей научных трестов, чтобы они финансировали его проект и снарядили для него корабль. Потом было немало примечательных событий, но я по-прежнему считаю это самым поразительным из достижений профессора…

«Арнольд Тойнби» стартовал с Земли с командой из шести человек. Кроме профессора и его главного помощника Чарльза Эштона, в состав экспедиции вошла обычная троица — пилот, штурман, инженер, а также два аспиранта, Билл Хоукинс и я. Мы с Биллом еще ни разу не бывали в космосе, и все нам казалось до того увлекательным, что нас нисколько не волновало, успеем ли мы вернуться на Землю до начала следующего семестра. Между прочим, нашего научного руководителя это, по-видимому, тоже не волновало. Характеристики, которые он нам написал, были полны экивоков, но так как людей, мало-мальски разбирающихся в марсианских письменах, можно было сосчитать по пальцам одной руки (извините за штамп), нас взяли.

Поскольку летели мы на Юпитер, а не на Марс, было не совсем ясно, при чем тут марсианские письмена. Но мы кое-что знали о теории профессора и строили весьма хитроумные догадки. Они подтвердились — частично — на десятый день после отлета.

Когда по вызову профессора мы явились в его кабину, он встретил нас оценивающим взглядом. Даже при нулевой силе тяжести, когда мы цеплялись за что попало и уподоблялись плавающим водорослям, профессор Форстер всегда ухитрялся сохранять достоинство. Он посмотрел на Билла, потом на меня, потом опять на Билла, и мне показалось (конечно, я мог ошибиться), что он думает: «За что мне такое наказание?» Последовал глубокий вздох, явно означавший: «Все равно теперь уже поздно, ничего не поделаешь», и профессор заговорил — медленно, терпеливо, как обычно, когда он что-нибудь объясняет. Во всяком случае, он обычно говорит таким тоном с нами. Правда, мне сейчас пришло в голову, что… ладно, не будем отвлекаться.

— До сих пор, — начал он, — у меня просто не было времени рассказать вам о цели нашей экспедиции. Но, может быть, вы уже догадались?

— Мне