Сергей Лукьяненко - Eurocon 2008. Спасти чужого

— В шею! — решительно выдохнула она.

— Вот и славно, — сказал я, снова отправляя диск в ящик стола, где тот пылился с незапамятных пор. Чёрт его знает, что там на самом деле было записано. Всё собирался выкинуть — ан пригодился.

Расстались без обид. Вызвал машину, велел доставить домой. Штукарю Костику позвонил в тот же день, попросил завтра зайти. Отважный спасатель явился на полчаса раньше назначенного. Чтоб они так всегда приезжали! До, а не после.

— Ты что ж творишь, мужик? — прямо спросил я его. — Что за приколы? Какие тебе, к чёрту, зомби в прокуратуре?

— Сергей Николаевич! — истово отвечал он, а рожа у самого так и норовила расползтись в улыбке. — Виноват! Казните! Но вреда-то я, согласитесь, никому не причинил…

— А если б свихнулась? Баба и так на пределе была! Да и сейчас тоже с подвывихом… Кто такой Антон?

— Старый знакомый.

— Бывший оперативник?

— Да упаси боже! Звукооператор на радио. Просто внешность у него такая… соответствующая.

— Тогда давай рассказывай. С чего всё началось?

Началось со студенчества. Отслужив в армии и поработав в Арктике, Константин Кременчук поступил на факультет журналистики, где сразу же безоглядно влюбился в сокурсницу Аську Чебурахину. Робел. До четвёртого курса не знал, с какого бока к ней подъехать. А пока телился, Чебурашку увели. Причём, кто? Наглец и болтун Стас Громыко! Костик был настолько потрясён, что бросил институт, заявив, что разочаровался в журналистике, и, пометавшись по разным работам, нашёл наконец своё место в региональном поисково-спасательном отряде МЧС.

Романтик. Однолюб. Птица редкая. Каждый год поздравлял Аську с днём рождения — открытку присылал.

И вдруг позвала! Просит о помощи. Что-то стряслось со Стасом. Погиб — и звонит с того света. Не зря чуяло Костиково сердце, что доиграется когда-нибудь Стас, ох, доиграется…

— То есть ты сразу понял, что это мистификация?

Костик посмотрел на меня с недоумением.

— А что же ещё? Раз позвонил — значит, не помер.

— Логично. А дальше ты что отколол?

— Что я отколол? Посоветовал пойти в прокуратуру, всё рассказать. Дверные замки сменить помог…

— А Антон? А переход на нелегальное положение? Вместо того, чтобы успокоить женщину, ты давай на неё страху нагонять. Мало ей было страхов?

Приуныл, покряхтел.

— Так а что оставалось делать? Последний шанс…

Да, конечно. Где ещё можно остаться наедине с любимой, как не на конспиративной квартире? Не иначе пробки от радости перегорели. Приятный мужик, на психа вроде не похож… Вот ведь что любовь с людьми-то делает!

Три дня пребывания в подполье неумелый ухажёр занимался тем же самым, чем занимался четыре года в институте, а именно — робел и от робости громоздил одну глупость на другую: то наган подарит, то краску для волос принесёт. На четвёртый день пришёл в отчаяние и ляпнул по наитию, что следователь Порфирьев на самом деле мартовский утопленник.

Представьте, помогло. Жутко, зябко, муж с того света достаёт, под окнами безымянный ужас шастает, зомби ходят. Поневоле захочется к кому-то прижаться.

Прижалась! И очумевший от счастья Константин понимает, что успех надо развивать. Узнав из ночных откровений Аськи о «Солнечном храме», он выбирается в санузел, откуда шлёт эсэмэску звукооператору Антону. Тот спросонья пишет в домашних условиях махонькую радиопьесу и запускает в эфир. Точнее, на секретный телефон незасвеченной явки. Костик, будто бы невзначай, нажимает кнопку громкой связи — и Аська всё слышит…

Как говаривала моя бабушка, таких не рожают, а высиживают.

— Кто такой Фёдор?

— Так… Городской дурачок. Вообразил себя анархистом…

— Это не он на «газоне плача» торговал? Бакуниным, Махно.

— Он.

— Что за хрень с выстрелами?

А с выстрелами, как выясняется, хрень такая: доставив Аську с сыном к Фёдору (через весь город, среди ночи!), отважный спасатель тихонько договаривается с анархистом-теоретиком о том, чтобы тот, высаживая беглецов, пальнул в него (в Костика) пару раз холостыми.

— Зачем?

Тут психология. Увидев Костика тяжко раненым, Аська, по идее, должна полюбить его окончательно и навсегда. Ну не дурь?

Дурь-то дурь, но ведь сработало, как ни странно…

— И Аська потом ничего не заподозрила? Стрелять — стреляли, а где шрамы?

— Да шрамов-то у меня полно. Выбирай любой…

— А как так вышло, что Фёдор остановил машину в точности напротив «Солнечного храма»?

— Это я бы и сам хотел узнать.

— Вы что, с тех пор с Фёдором не встречались?

— Нет.

— Почему?

— Боюсь, морду ему набью при встрече.

— Полагаешь, он это сделал умышленно?

Усмехнулся:

— Есть другие варианты? Подвёз к самому входу, а там этот ваш… Порфирьев…

— Какой же он наш? Он из прокуратуры…

— Ну из прокуратуры…

— То есть дальше всё происходило без тебя… Эсэмэски, как я понимаю, тоже никакой не было?

— Эсэмэски?

— «Горите вы синим пламенем!»

Чем дальше беседовал со мной мужественный и несгибаемый спасатель Костик, тем большую он ощущал неловкость. Это было заметно невооружённым глазом. Примерно так, протрезвев, вспоминаешь собственные вчерашние выходки.

— Да не было, конечно…

Я потёр подбородок.

— Что ж, поздравляю. Охмурил в рамках законности… А, нет! С наганом ты, Костик, подставился.

— Он травматический.

— Хотя бы и травматический. Покупается по разрешению, в другие руки не передаётся…

Костик повеселел вновь.

— Так а я что, против? — сказал он. — Изымайте, штрафуйте. Срок мне за это, если светит, то условный…

Настолько был счастлив в личной жизни, что и не напугаешь его ничем. Впрочем вскоре на мужественное чело спасателя набежала лёгкая тучка.

— Только, пожалуйста… Аське…

— Ни словечка, — заверил я. — О проделках твоих от меня Анна Владимировна ничего не узнает. Кстати, встречная просьба…

Анархист-одиночка Фёдор и впрямь смахивал на медведя.

— Какая мокруха, начальник? — вскричал он, пяля на меня честные медвежьи глазёнки. — Из пугача палил!

— Зачем потом выкинул?

— Да из-за Костика же! Мы с ним как уговаривались? Я палю — он выпадает наружу. Я уже газанул — смотрю, а он лямкой рюкзака за щеколду ремня безопасности зацепился. Я — назад. Начали отцеплять — не получается. А время-то идёт! Баба-то его вот-вот опомнится! Ну я в порядке мотивации пугач выкинул, вроде как от орудия убийства избавляюсь, — и опять по газам…

— А если бы догадалась, что пугач?