Аркадий Стругацкий - Белый камень Эрдени

Да, в цирке я имел бы потрясающий успех. Я штамповал мышей. Они вылетали из стеклянного чана с биоплазмой, как голуби из рукава Кио. Они облепили потолок, повиснув на электропроводах, на люстре, ухватились коготками крыл за гардины. Они проносились, тихо посвистывая, и едва ли не касались моих волос.

Я был, как дирижер за пультом.

В этот час опьяняющего триумфа ко мне вошли Лео и Лика. Упоенный своим экспериментом, я сразу не замeтил их прихода.

Представляю себе: я был похож на средневекового колдуна, демонстрирующего зарождение мышей из кучи помоев, или на маньяка, окруженного своими ожившими галлюцинациями. Во всяком случае, именно такое я прочел в глазах своих гостей, когда наконец увидел их. Они и в самом деле решили, что у меня нечто вроде маниакально-депрессивного психоза, и все эти мыши, вылетающие из чана, мистифицированы мною для удовлетворения моей маниакальной страсти, точнее — для компенсации научной несостоятельности. Что я попросту посадил в чан этих мышей загодя и теперь забавляюсь, как только могу, и бредово убежден, что силой мановения волшебного жезла вызываю этих упырей из ничего.

— Не верите?! — воскликнул я, втайне даже радуясь парадоксальности эффекта.

— Нет, что ты, что ты… верим, верим, — приторно-урезонивающе говорил Лео, осторожно приближаясь ко мне. — А что?… Так бы вот и людишек строгать. По одной болванке. Выбрать этакого раболепного идиота, олигофрема, такое человеческое пресмыкающееся и нашлепать полмиллиончика… Чтобы за тебя — в огонь… Нет, без трепа… Посадить их на каком-нибудь острове в Великом океане. Провести всеобщие выборы… В губернаторах — сам, как и положено творцу. А?

— Блестящая мысль. Я займусь этим как-нибудь на досуге, — поддакнул я как бы между прочим.

— Да… да… шутки шутками… — Он шарил глазами, что-то соображая, а мыши тем временем зарождались в зеленоватой мути прозрачного чана, просвеченного щупающим лучиком. Я приоткрыл чан, и несколько мышей взвились под своды потолка.

Лео бочком-бочком стал приближаться к чану.

Я изящно преградил ему дорогу. Он протянул руку, кажется, пытаясь оттолкнуть меня. Я схватил его руку и сжал ее.

— Так мир, — возгласил он, отвечая на мое «пожатие». — Теперь я верю. Верую!

— Нет, Лео, — сказал я.

— Комплекс неполноценности! Мистификация! — заявил он без всякого перехода.

— Да. Мистификация, профанация, импотенция, деменция, — но мышки-то все же живые!

Лео соболезнующе подмигнул.

В проеме оставшихся незакрытыми амбарных дверей торчали любопытные лица рабочих.

— Живые! Из ничего! — И такой азарт успеха бился во мне, что хотелось дразнить всех-всех, кто усомнится в реальности свершившегося чуда.

В мгновенно наступившей тишине неопределенности прорезался вдруг голос бабки Маши — сторожихи со строительных объектов, которая по совместительству приходила по утрам прибрать в помещении для приемки оборудования:

— Давеча только сунулась — батюшки светы… Ну картина, мне не впервой, — известная… Моему тоже, как упивши домой заявится, тоже завсегда мыши видятсяУвидела я эту галлюцинацию, да и говорю племяннику. своему: «Беги к участковому, не иначе — белая горячка». Ну тот и побег. На попутке.

— Дура ты. Это же и тебе видится! Значит, и у тебя белая горячка, что ль?

— Словами-то не бросайся. Я капли в рот не беру… даже по великим праздникам.

Завывая по-волчьи, подкатил милицейский газик, затормозил, взвизгнув. Голубые фонари пугающе вращались в наступающих сумерках. Вежливо расталкивая любопытных, вошел участковый. И прямо — ко мне. В это самое время, как последний аккорд, я «отпечатал» и выпустил в мир новую стаю крылатых чудовищ.

— Товарищ, позвольте ваш паспорт! — взял под козырек.

Я вытащил его из заднего кармана джинсов вместе с остатками зарплаты. Милиционер сличил физиономию с фотографией:

— Пройдемте!

— То есть?… По какому праву?

— Было заявлено… Да и видно же… все это… все это… — Он не в состоянии был подобрать нужных слов. — Вы что, слепы, не видите сами? — вразумляюще показал глазами и растопыренными пальцами на шуршащий, и мельтешащий мышиный рой, облепивший уже весь потолок и вылетавший в открытое окно. — Налицо — состояние алкогольного бреда. Иначе — белая горячка, — диагностировал милиционер. — Пройдемте. Разберемся. Объективными методами. И потрудитесь закрыть ваш котел.

— Товарищ сержант… уверяю вас… Вот мой документ… это всего лишь несколько необычный научный опыт. — Лео элегатно взял милиционера за локоток, склонился к его уху: — Эти мыши рождены из ничего — из биоколлоида… Но ведь вы тоже в сущности — из ничего, как и все мы, — из булки, из картофеля, из мяса…

Милиционер подозрительно покосился на Лео, соображая:

— Пожалуйста, и вы… пройдемте… будете свидетелем! — сказал он с ноткой угрозы.

— Благодарю. Я все сказал, что хотел. Можете запротоколировать… У вас столько свидетелей и без меня. — Лео повел глазами на обступавшую нас толпу.

Среди сгрудившихся было уже много совершенно незнакомого люда: местные дачники, крестьяне, мальчишки с завязанными на голом пузе узлами рубах, туристы с ластами, в мохнатых панамах.

В это время я опять, всем чертям назло, полыхнул лучом по чану. Через минуту из него выпорхнуло несколько мышей. Но они тут же начали натыкаться на стены и предметы — падать: видимо, избыточное скопление углекислоты уже сказывалось на чистоте эксперимента: рожденные из «пены» теряли свои локаторные способности.

— Ну зачем ты так, — дотронулась Лика до моего затылка и отдернула руку, точно обожглась.

Публика завизжала и повалила из пакгауза.

— Прошу вас, пройдемте! — ласково, но тоном, не терпящим уже возражения, предложил милиционер. — Пройдемте, гражданин!

— Ей-богу, не вижу причин!

— Да?! Может быть, вы и не видите, но кругом вас люди… и они не слепы.

— Но я совершенно трезв.

Милиционер прикрыл нос, будто от меня разило сивухой.

— Не знаю, не знаю. Алкоголь. Марихуана. Героин. Мескалин, Псцилобин… Лекцию по криминалистике слушал. Просачивается через кордон… всякое… пройдемте. Составим протокол, проведем объективное исследование… на это! — Он щелкнул себя по горлу. — Если надо, мы извинимся, — Взял под козырек. Он был субтилен и почти нежен, этот розовый двадцатилетний милицейский мальчик. Паспорт был, однако, в его руках, и я, иронически подернув плечами, подчинился.

Толпа жужжала в палисаднике. Милицейский газик врaщал своими голубыми фонарями.

— Кто пойдет свидетелем?

Скопище, как тень от дуновения ветра, слегка отколыхнулось, стало рассасываться. От общей массы отделилась бабка Маша, оправляя пояс на платье: