Вячеслав Назаров - Вечные паруса

Алая молния ударила в глаза — это взвилось над земами полотнище цвета огня. Еще клокотала темная бездна, еще ревели ураганы, еще метались смерчи — но пылающий флаг зажигал звезды, созвездия, галактики — и в последнем торжествующем многоголосом аккорде вспыхнула вся Вселенная…

Уисс кончил. Каждый нерв его тела дрожал, заново пережив мощь, тоску и радость цветомузыкальной поэмы земов.

Уисс старался воспроизвести ее точнее, во всем богатстве необычных оттенков и чуждых образов, и рисовал этот неожиданный параллельный мир таким, каким он предстал перед ним в ту счастливую ночь озарения в акватории.

И он, кажется, достиг того, что хотел — Бессмертные молчали, погруженные в увиденное и пораженные им. Уисс не торопил. Он знал на собственном опыте, как нелегко все понять и принять.

Они лежали на густо-синей поверхности Саргассова моря в традиционной символической позе Вечного Совета — шестиконечной звездой, соединив клювы и разбросав шестью живыми лучами точеные длинные тела.

Уисс давно уже не был здесь, в Центре Мира, где рождается и откуда начинает раскручиваться колоссальная спираль теплых течений, опоясывающих всю планету. Отсюда дэлоны управляли Равновесием, отсюда при необходимости замедляли или ускоряли вековые биологические ритмы Мирового океана, устраняли нежелательные возмущения в биоценозах — достаточно было заложить нужный молекулярный шифр в генетическую память саргассов, и бурые клубки, как живые мины, уплывали по тайным дорогам течений туда, откуда пришел сигнал опасности, и через рассчитанный ряд поколений Равновесие восстанавливалось.

Бессмертные молчали, но Уисс умел ждать. Он оглядывал горизонт световым зрением, пока звуковая сетчатка отдыхала, полученная от двухлетнего контакта с земами.

Солнце стояло точно в зените и обрушивало на море золотой ток тропического зноя. Вода была прозрачна до невидимости и воспринималась только как плотная прохлада. В ее толще неторопливо поворачивалось, покачивалось, всплывало буйное разноцветие саргассовых водорослей — от небольших бурых шаров, щедро инкрустированных серебряными пузырьками воздуха, до многометровых островов зеленовато-коричневой волокнистой массы, над которыми радужными бабочками вспыхивали летучие рыбы.

Наконец Сасоис по праву Шестого произнес древнюю формулу начала:

— Готовы ли Шесть быть Одним, ставшим после Двух?

Двадцать один синий треугольник был ему ответом. Меланхоличный Асоу долго поскрипывал и ворочался, прежде чем начать. Наконец заговорил, осуждающе посвечивая в резкие глаза Уисса:

— Я, Асоу, Хранитель Первого Луча, говорю от имени Созерцания. Я был против, когда ты уходил к земам, Уисс. Я был против, но меня не послушали, и ты ушел. И вот ты вернулся, и я оказался прав.

— В чем ты прав, белозвездный?

— Ты болен, Уисс. Ты слишком долго был у земов. Я знаю твою болезнь. Эту болезнь называли когда-то безумием суши. Когда дэлон заболевает этой болезнью, его тянет к земле. Он выбрасывается на камни и погибает.

— Почему ты решил, что я болен, белозвездный? Меня не тянет к скалам.

— Все, что ты показал нам — бред. На суше не может быть разума, он неизбежно деградирует, задавленный заботами о пище и безопасности тела. На суше могут существовать только низшие формы жизни.

— Но я же показал вам РЕЧЬ! Она принадлежит земам, а не мне!

— Ты ошибаешься. Это говорили не земы, а твоя болезнь. Тебе приснились все эти странные и нелепые видения, они существуют только в твоем воображении. Много веков слежу я за мировым биофоном, но нигде и никогда не встречал даже намека на разумную деятельность земов. Скорее, наоборот нам приходится все чаще и чаще вмешиваться в биосферу, чтобы восстановить уничтоженное ими. Они нарушают Равновесие, а ты говоришь о разуме. Ты просто болен.

Уисс хотел было возразить, но Асоу раздраженно зажег красный треугольник, давая понять, что спорить бесполезно. К счастью, Хранитель Первого Луча имел право только на один глот, но этот глот был "против".

Осаус ворвался в спор, даже не дождавшись, пока Первый погасит сигнал голосования.

— Я, Осаус, Хранитель Второго Луча, говорю от имени Действия. Когда Уисс уходил к земам, я отдал свои два глота ему. Я был "за", потому что надеялся, что Уиссу удастся найти способ приручить этих опасных животных. Я говорю животных, потому и не верю ни единому цвету из того, что показал Уисс. Ты говоришь, что земы разумны. Пятый? Почему же тогда они не изменяют себя? Ведь их тело — предел несовершенства даже среди сухопутных животных.

— У них иной разум, чем у нас, белозвездный. Они создают машины, которые искупают несовершенства их тела и помогают добывать пищу…

— Добывать пищу? Разве ради пищи уничтожают все живое и нарушают Равновесие? Разве ради пищи земы веками убивали дэлонов?

— Ты забываешь, Осаус, что мир дэлонов раз в десять старше мира земов. Земы еще дети…

— Где ты видел детей, которые убивают себе подобных без всякой причины? Нет, Уисс, земы — это дикие хищники, они еще хуже акул, потому что акулу гонит голод, а зема инстинкт убийства. Ты называешь разумными существа, которые только что убили триста дэлонов за то, что те спасли земов? Нет, Уисс, ты действительно болен.

— Это ошибка. Они не знали…

Но Осаус, яростно отмахнувшись, зажег два красных треугольника, положенные ему в Совете. Еще два глота "против", — и того, уже три. И пока ни одного "за".

Что же скажет Сусии?

— Я, Сусии, Хранитель Третьего Луча, говорю от имени Запрета…

Глубокие грустные глаза Сусии, словно хранящие отблеск первородной трагедии, потемнели.

— Я отдал Уиссу свои три глота тогда, отдам и сейчас. Мы видели с вами РЕЧЬ — голос боли и счастья, крик отчаяния и надежды, мы пережили вместе с земами века падений и взлетов, заглянули в их историю. Асоу ошибается Уисс не болен. Любой самый больной, самый фантастический образ покоится на увиденном, услышанном, пережитом. Придумать такое невозможно при любой болезни — даже если Уисс что-то интуитивно добавил от себя. Такая РЕЧЬ могла родиться только в мире земов. Очень много непонятного для нас в этом мире, очень много чуждого и неприемлемого, но этот мир существует, существует и будет существовать независимо от нашего желания.

Сусии вздохнул и, помолчав, продолжил:

— Никто лучше меня не знает темные века Круга Великой Ошибки. Ты, Первый, отрицаешь разум потому, что на суше труднее жить. Но разве не суша дала дэлонам настоящий разум — не просто знание вечных истин, а разум действия, разум поражения и победы?