Яцек Дукай - Собор (сборник)

— Это уже не в первый раз я становлюсь ему костью в горле, — объяснил он мне при какой-то оказии. — Назгул меня терпеть не может, я его, видите ли, оскорбляю. В реальной жизни он адвокат; в качестве предводителя он прекрасно справляется с задачей координации сложных действий, с планированием долгосрочной стратегии и с принятием срочных, неожиданных решений. Но в то же самое время, он еще и параноик. Другое дело, что на его месте я и сам давно бы стал психически больным.

— Вы признаете такое его всемогущество? Автаркию единственного человека?

— А тебе казалось, будто у нас тут какой-то парламент, или как? Да, демократия, это штука приятная, но покажи мне парламент, который во время битвы будет с коня управлять сражением, и который обладает чем-либо таким, как честь и престиж, благодаря чему, солдаты желали бы сражаться под его началом, а в Иррехааре все основывается именно на этом.

То есть, Сантана решил попросту переждать события в своем шикарном укрытии. Лламет тоже был удовлетворен таким его решением. Впрочем, как оказалось впоследствии, это не был его первый визит в Луизиане Черного; местные манекены прекрасно знали его и даже пугали им своих детей. У Лламета имелась слабость с маленьким мальчикам. Их останки редко кто находил потом.

Иррехааре.

Время уходило, совершенно незаметно убегали дни и недели между завтраком и обедом, мимо меня за невидимыми барьерами Врат проходила жестокая вселенная иллюзий, сон машины. Чего не вижу, не слышу, не чувствую — то и не существует. Ведь и по сути своей, после того, как данный мир покинет последний игрок, мир этот сплющивается в оперативной памяти Аллаха до сухой модели, соответственный отрезок которой будет вновь переведен на язык звуков, цветов, запахов только лишь тогда, когда найдется некто, кому всю эту фата-моргану можно будет вколоть сериями импульсов через мозговой имплатант. Эти негры не пели бы, если бы я их не слушал. Солнце не светило бы, если бы не было игрока, который чувствует его лучи. Техницизированный соллипсизм [35]; каждый из нас является Богом Аллаха. Но с другой стороны, и Аллах является нашим Богом.

— Поясню тебе на примере, — сказал Маастракни, вытаскивая из кармана четверть доллара. Это был один из гостей Сантаны, о котором мне было известно, что это игрок — тем не менее, несмотря на постоянное прищуривание левого и правого глаза, сам я не мог их идентифицировать. Маастракни был худым, коротко стриженным, с темной кожей типом; говорил он мало, когда его не спрашивали — он вообще не отзывался, вечно держался в стороне, ни в какие дискуссии не вступал, сам вопросов не задавал, но если спрашивали у него — всегда вежливо отвечал — вел он себя несколько неестественно; и всегда он был спокоен тем тихим покоем одиночек из реальной жизни. Муляжи дарили его симпатией, что у других игроков всегда вызывало удивление и раздраженность. Маастракни жил у Сантаны уже довольно долго.

— Этот мир обладает довольно высокими коэффициентами мифичности и магии. И вот теперь лишь представь себе ясно, какая сторона монеты соответствует «да», а какая — «нет».

— И что с того?

— Задай какой-нибудь вопрос и подбрось монетку.

Равняется ли два плюс два четырем? Я начал бросать. Да. Да. Да. Да. Все время выпадала решка, это было просто ужасно. Растение ли бабочка? Сплошные орлы. Плоская ли земля? Орлы. Существует ли Бог? Да, нет, нет, да, нет, да, да…

— Ты задал вопрос, на который Аллах не знает ответа, — сказал следящий за моими начинаниями Маастрикни. — Или же он не может ответить на него только отрицательно либо положительно.

Мы сидели на веранде, залитой апельсиновым светом конфетного заката; Маастракни, в легком белом пиджаке, с тросточкой на коленях, потихоньку цедил ледяной чай. В коррале за парком объезжали диких лошадей, оттуда доносились окрики всадников и зрителей, галоп копыт укрощаемых животных. В доме же царила сонная тишина августовского вечера.

— Ну а если бы я попытался обманывать? Контролировать броски, или вообще бросать фальшивую монетку?

— Если ты будешь делать это сознательно, если хотя бы раз об этом подумаешь, Аллах это считает, и ты сразу же получишь ничего не значащий результат.

— Ты хочешь сказать, что он знает наши мысли? Читает их?

Маастракни отставил стакан.

— Естественно. На этом все и основано. Никаких действий. Только мысли.

Какое-то время я размышлял.

— Тогда почему же, — спросил я у собеседника, — Назгул так настаивал, чтобы Сантана узнал, что случилось с Алексом и его людьми, раз достаточно было лишь бросить монету?

— Этого было бы недостаточно.

— Но ведь Аллах знает ответ на этот вопрос.

— Знает.

— Тогда почему же…

Из дома до нас донесся мягкий пассаж фортепиано.

— Мария… — сказал Маастракни. Мария была муляжом-женой Сантаны.

— Тогда почему же… — вновь начал я.

— Потому что это очень важные сведения. Аллах — это компьютер, он мыслит алгоритмами, в его «безумии» с самого начала запрограммирована методичность и точность; часть принципов он нарушил наиболее откровенно, зато остальным следует с механической дословностью. Я полагаю (но концепцию эту придумал Сантана), что тут дело в том, будто Аллаху запрещено вмешиваться в миры Иррехааре в качестве отдельной стороны. Это чисто компьютерная логика, он может вычислить с точностью до грамма массу Солнца, но потом сразу же сообщит тебе совершенно неверный результат, потому что пьяный программист перескочил с какой-гибудь петлей на пару ячеек дальше.

Эти объяснения я принял весьма скептически. Ведь «важность» любой информации всегда относительна. Я подумал: Просто-напросто, Аллах открывает, что хочется ему. Но тогда из этой констатации я не сделал более глубоких выводов.

Маастрикни все говорил и говорил. Мария перестала играть и вышла на веранду. Тот же и не обернулся, продолжая говорить с тупой настойчивостью, хотя, прекрасно зная о ее присутствии, должен был бы сменить тему, замолчать — не слишком хорошо, когда муляжи догадываются о слишком многом.

Мария остановилась, глянула на меня, на спину Маастрикни, подняла брови. Абсолютное совершенство. Шелка и кружева окутывали ее словно туман. Ее волосы отсвечивали ледовой белизной снега, очень светлая кожа была тщательно защищена от воздействия ультрафиолетовых лучей. Движения богини: казалось, она качнет головой, и небо заплачет. Главное, отвернуть взгляд от этих губ.

Она улыбнулась и ушла; никакое мгновение не может юыть настолько прекрасным, чтобы длиться вечно.