Елена Первушина - Охота на джокера

- Где Юзеф? - переспросила Рида.

- Йонгфру Рида, мастер Юзеф умер полгода назад. Мы не смогли найти вас тогда.

Рида разжала руки и отпустила Ламме.

- Nein,- прошептала она, - wie kann es dos sein?9

И тут же поправилась:

- Как это случилось?

- Ночью в башне. Он вызвал демона, с которым не смог справиться. Демон его убил, - сказал управляющий, не глядя на нее.

- Демон? Какой, к черту, демон? Какая башня?!

- Я не знаю, хелла Рида.

Майкл увидел, что Рида сейчас расплачется.

- Es ist bescherben, - сказал он тихо, - Так было суждено.

Дальше идиша не хватило, и Майкл добавил по-немецки:

- Dieses Demon heit Schicksal. Этого демона зовут Судьба.

И Рида снова сжала зубы и вскинула голову.

- А где Конрад?

- Мейнхеер10 Конрад исчез тогда из Дома Ламме. Потом он пришел в монастырь Святого Сердца и с тех пор живет там. Говорят, что он не произнес с тех пор ни слова, хелла Рида.

- Пикколо?

- Я не знаю. Он тоже ушел отсюда.

Рида замолчала, но Майклу было достаточно ее лица. Недоумение, гнев, растерянность. Потом, на мгновение, страх. Потом губы ее сжались, глаза сузились, словно она поймала кого-то на прицел своей винтовки. Она коротко выдохнула, восстанавливая дыхание, встала, отряхнула колени.

- Все хорошо, прекрасная маркиза. Майкл, похоже, наши планы меняются.

- Рида, ради Бога, не думайте обо мне. Делайте то, что считаете нужным.

- Я думаю, это ненадолго. Вы пока позавтракаете, отдохнете. А потом я пришлю кого-нибудь, чтобы показать вам дом и парк. Разрешу ему отвечать на любые ваши вопросы. А к вечеру я вернусь. Хорошо?

- Рида, я уже говорил, делайте то, что считаете нужным.

- Ладно. Теперь дальше. Кобыла ваша околела... Сверчок жив?

- Конечно, хелла Рида.

- Оседлайте его для меня. Я схожу на кладбище, потом перекушу и поеду в монастырь.

- Хелла Рида, позвольте, я пошлю кого-нибудь с вами, чтобы помочь вам найти могилу.

- Это зачем еще мне может понадобиться помощь?

- Хелла Рида, простите, но мастера Юзефа похоронили за оградой.

- За оградой?

- Он был убит демоном. Священники запретили класть его вместе со всеми. Мы ничего не могли сделать.

- Ах да, демон! Совсем забыла. Ничего, я сама справлюсь. Поплутаю немного и найду. Постарайтесь, чтоб мейнхееру Граве у нас понравилось.

Место, где спал теперь Юзеф, оказалось не таким уж плохим. Высокая трава, заросли черемухи и лунноцвета, недалеко река, сквозь деревья слышен ее голос. Могила тоже выглядела пристойно: ее ничем не придавили: ни памятником, ни плитой. Только обтесанный камень с именем и датами, да и тот в стороне, чтоб легче было лежать.

Рида поморщилась. Это было очень глупо: сначала от изумления она соскользнула на язык своей кормилицы, на котором не говорила лет двадцать, а теперь полезли предрассудки, почерпнутые некогда из того же источника. А сейчас, как никогда, нужна холодная голова. Хотя бы для того, чтобы понять, что произошло.

Рида бросила куртку на землю, села на нее и снова сказала себе: "Юзеф мертв".

"Бесполезно. Не понимаю. Стена в мозгу.

В первый день, первой пулей в лоб.

Собственно говоря, ничего невероятного в этом нет.

Что я, покойников что ли не видела?

И погиб он, как и пристало джокеру, за Темной Завесой.

Тоже ничего странного.

За Темной Завесой каждый шаг может оказаться последним.

Джокеры что-то вроде первых авиаторов. Риск тот же.

Господь карает дураков.

Но это теоретически. А практически ничего не понимаю.

Смерть. Стена в мозгу.

Или наоборот - провал в пустоту.

Рука не находит опоры.

Ничего не вижу.

Умер? Не понимаю!

Что говорят детям? - "Мама уехала".

Куда уехал? Зачем? Как он там живет? Где письма?

Как понять?

Если бы я поняла - смогла бы заплакать.

Если бы заплакала - стала бы человеком.

Умер? Что это значит?

Пустое место за столом.

Рука, протянутая за ножом, за книгой, за листом бумаги останется пустой.

Конь в конюшне никогда не ощутит на себе знакомой тяжести.

Страницы книг не почувствуют пальцев.

Половицы - каблуков.

Мир станет беднее на один звук шагов, на один оттенок волос, на несколько неповторимых жестов, словечек.

Пустота.

Это все, что ты можешь вспомнить?

Книги, лошади, половицы - а где человек?

Твой друг. (Настолько, насколько ты способна дружить.)

Твой ученик. (Это значит, когда ты устала, ты свалила на него свою ношу.)

Твой приемный сын. (А какие дети еще у тебя могут быть?)

Где он?

Пожалуйста.

Юзеф Бринкер. Семнадцать лет. Темные волосы, серые глаза.

Мальчик, которому снились кошмары.

Мы возвращались с Конрадом из Туле, из грабительского набега за виноградной лозой. Это была самая невероятная авантюра, какую только можно вообразить. В Туле я была вне закона. Немногие верили, что мы хоть что-то добудем. Еще меньше - что вернемся назад. Мы сделали и то и другое. И в маленьком городишке на Гелии мы отдыхали.

Как он назывался? Не помню. Помню только дом и сад, заходящее солнце на вершинах яблонь.

Семья - мать, отец, дочь, уже сама с ребенком, и сын.

Мне было не до них. Но я тогда была джокером в полной силе - двадцать лет. И ночью я отправилась путешествовать по снам обитателей дома.

Надолго задержалась в мерцающих сновидениях малыша, а потом попала в до боли знакомый кошмар.

Они все: родители, друзья, любимые, просто попутчики, просто люди уходят, уезжают, удаляются, ты видишь, но не можешь догнать.

Дорога неожиданно начинает взбираться в гору, на какие-то совсем уж отвесные кручи, внизу шумит вода, кружится от высоты голова, ноги скользят в песке, воздух плотный, вязкий, в нем приходиться плыть короткими рывками, а крик остается у тебя же во рту.

Только на этот раз брошенной была не я, а этот темноволосый мальчишка, которого я днем и не разглядела толком.

И я не позволила ему проснуться, как обычно, от страха, с подступающим к горлу сердцем.

Я толкнула его в спину - ладонью между лопаток и велела: "Лети!" И он послушался.

Два-три широких шага, ботинки уже только царапают песок, а потом все обрывается, земля уходит со страшной скоростью вниз, и ты уже в синеве, в безбрежном океан. И какая теперь разница, за кем ты гнался? Для чего? Все забыто ради проснувшейся в тебе невероятной силы.

Но даже тогда у меня еще не было никакой задней мысли. Я частенько так забавлялась - разрушала чужие кошмары. Что мне, трудно что ли?

А вот наутро он спускался по лестнице к завтраку, увидел меня и застыл.

Тоже ничего странного. Мне частенько приходится встречаться наяву с теми, с кем я уже виделась во сне. И реакция бывает самая разная: недовольство, страх. Кто-то отмахивается: "Не может быть!"